Ускользающая метафора

– Прислушайся к шороху ветра, – повторила Коми.

Я затаил дыхание, собрал нервы в кулак и снова напряг слух. И теперь, кажется, уловил слабый посвист воздуха – он то усиливался, то ослабевал. Похоже, где-то вдалеке и впрямь дует ветер. Затем я ощутил на лице колебание воздуха – пусть даже едва уловимое. Судя по всему, воздухом задувало откуда-то спереди, и воздух этот нес в себе запах. Несомненный запах – сырой земли. С тех пор, как я ступил во владения метафор, то был по-настоящему первый запах. Этот боковой был лаз с чем-то связан – он вел в такое место, где существуют запахи. То есть – в реальный мир.

– Ну же, пошевеливайтесь, – произнесла Донна Анна. – У нас мало времени.

Не включая фонарик, я пополз дальше в кромешной тьме. Продвигаясь вперед, я старался хоть немного вдыхать задувавший откуда-то истинный воздух.

– Коми? – позвал я еще раз.

Мне по-прежнему никто не ответил.

Я усердно рылся в своем мешке памяти. В ту пору мы с Коми держали кошку – звали ее Какашка, и почему мы ее так назвали, я не помнил[8]. По пути из школы Коми подобрала брошенного котенка и вырастила его. Но однажды кошка пропала. Мы целыми днями искали ее по всей округе. Кому только не показывали ее фотографию, но Какашка так и не нашлась.

Вспоминая ту черную кошку, я полз дальше по тесному лазу. Старался думать, будто забрался в него, ища черную кошку. Старался разглядеть ее перед собой во мраке. Старался расслышать мяуканье потерявшейся кошки Какашки. Черная кошка ведь и есть то определенное, что можно потрогать руками. Я сумел живо вызвать у себя в памяти прикосновение к ее шерсти, тепло ее тела, твердость подушечек на лапах, ее мурлыканье.

– Да, так хорошо, – произнесла Коми. – Продолжай в том же духе.

«Я точно знаю, где и что ты делал», – неожиданно обратился ко мне мужчина с белым «субару форестером». Он был в черной кожаной куртке и кепке для гольфа «Yonex». Голос у него охрип от соленого ветра. От неожиданности я вздрогнул и даже испугался.

Я упорно старался и дальше думать о черной кошке, пытался вдыхать приносимый ветром еле различимый запах земли. Мне казалось – я припоминаю этот запах. Где-то совсем недавно я им дышал. Но где это было, вспомнить, как ни силился, так и не смог. Где же я мог его вдыхать? Пока я старался, но не мог вспомнить этого, память моя опять начинала скудеть.

«Придуши меня этим», – попросила женщина, и между зубов у нее показался розовый кончик языка. Под подушкой лежал приготовленный пояс от банного халата. Ее черные волосы на лобке влажно лоснились, точно намокшая от дождя трава.

– Постарайся вспомнить, что тебе дорого, – произнесла Коми с напряжением в голосе. – Давай скорее!

Я попробовал было опять подумать о черной кошке, но припомнить облик Какашки больше не смог. Она почему-то никак не всплывала передо мной. Возможно, пока я ненадолго отвлекся на что-то другое, ее образ поглотили темные силы. Нужно немедля вызволить из памяти что-нибудь еще. Возникло неприятное ощущение, будто в темноте лаз медленно, но верно сужается. Может, он живой и двигается? Донна Анна говорила, что «времени у нас в обрез». Под мышками у меня холодно повлажнело от пота.

– Ну вспомни же хоть что-нибудь, – произнес голос Коми у меня из-за спины. – До чего можно дотронуться. Что можно быстро нарисовать.

Я, как тот утопающий, что хватается за буек, вспомнил о «пежо-205». Вспомнил свою старую маленькую французскую машину, за рулем которой проехал от Тохоку до Хоккайдо. Та поездка казалась мне теперь событием древней истории, однако грубый рокот четырехцилиндрового мотора до сих пор звучал в ушах. Я не мог забыть то ощущение, как сцеплялись шестеренки, когда я переключался со второй передачи на третью. Полтора месяца эта машина была моим напарником, моим единственным товарищем. И закончила свою жизнь на свалке.

Но даже при этом лаз, вне всяких сомнений, продолжал сужаться. Теперь даже ползком я задевал головой потолок. И тогда я решил включить фонарик.

– Свет не зажигайте! – скомандовала мне Донна Анна.

– Но я ничего не вижу.

– Смотреть нельзя, – сказала она. – Смотреть глазами нельзя.

– Но здесь же становится теснее. Еще немного – и я застряну тут и не смогу двигаться дальше.

Мне никто не ответил.

– Все. Дальше некуда, – сказал я. – Как мне быть?

По-прежнему никто не отвечал.

Я больше не слышал ни голоса Донна Анны, ни голоса Коми. Похоже, их просто не стало. Вокруг была только глубокая тишина.