– Черт бы его побрал! – взревел казначей в тишине спящего дома. – Он должен сделать следующий шаг – это несомненно!
Он поспешил разбудить жену и рассказать ей, что наконец-то король обнаружил свои серьезные намерения.
– Это предложение, Кэро. Он хочет жениться на Саре.
– Тогда почему бы ему прямо не сказать об этом?
– Он обязательно скажет. Теперь он связан обещанием твоей сестре.
После продолжительных семейных споров было решено, что, как только им в следующий раз удастся поговорить наедине, Сара должна попросить его величество объясниться. Это было бы серьезным испытанием и для женщины вдвое старше ее, и Саре показалась отвратительной сама эта мысль, о чем она и заявила в письме к Сьюзен, отправленном за день до следующего приема в Салоне.
«После спора, доходящего до ссоры, было решено, что завтра я должна собраться с духом и, если меня спросят, что я думаю по поводу его слов… – она подчеркнула четыре последних слова, – …и согласна ли я, посмотреть… – тут Сара не осмелилась написать имя из боязни, что письмо попадет в чужие руки, – …посмотреть ему в лицо и серьезно, но с доброжелательным видом ответить: „Я не знаю, что должна об этом думать!“
Сара вздохнула, дописала несколько фраз обо всем том, как она собирается вовлечь его величество в разговор, и закончила так: «Стоит мне подумать о том, что зависит от этой беседы, и о том, к чему могут привести мои усилия, одна мысль вызывает у меня тошноту. Я буду чертовски горда, но это уже неважно…»
– Отлично! – вслух сказала Сидония. – Черт бы побрал этих людишек!
Она с гримасой недовольства прочитала постскриптум письма Сары, думая о том, что со временем почти ничего не изменилось.
«Сегодняшний разговор ничего не дал, ибо мы были так близко от твоей тезки и ее госпожи (леди Сьюзен Стюарт и принцессы Августы), что нам не удалось ничего сказать. Они следили за нами, как кошка за мышью, тем не менее, приторно-сладко улыбаясь. Письмо отправляю тебе с посыльным, на моей кобыле – той самой, по кличке Герцогиня. Умоляю тебя никому не показывать это письмо и поскорее сжечь его, ибо в нем говорится о том, чего не следует знать посторонним. Прощай, дорогая Сью. Твоя С. Лсннокс.
P.S. Передай изъявления любви от меня (если так можно выразиться) лорду и леди Илчестер, а также привет всем прочим. Упроси лорда Илчестера незамедлительно отправить назад мою лошадь, если только он сам этого не захочет, ибо я должна появиться на верховой прогулке в Ричмонд-Парке. От этого многое зависит.
P.P.S. Я побывала там в четверг, но ничего так и не было сказано – мне бы не хотелось гарцевать попусту еще раз, я готова была прямо так и сказать ему».
«Странно, – подумала Сидония, откладывая книгу в сторону. – Почему она хотела, чтобы лошадь быстрее отослали обратно? И что она подразумевала под словами „от этого многое зависит“?»
Подумав о том, что ответ на эти вопросы неизвестен ни одному человеку в мире, она продолжала читать.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Стояло славное теплое и золотое лето, лето, во время которого один король влюбился в правнучку другого короля и теперь видел все совершенно в другом свете. Красота этих сияющих дней была особенно заметна по утрам, когда солнце, выходя из вод розового пруда, в котором рождалось, стремительно поднималось в небеса, преображая все вокруг прикосновением своих лучей. Цветы с улыбками открывались навстречу его теплу, деревья отбрасывали изумрудную прохладную тень, и каждая пичуга в лесу напрягала крошечную грудку в ликующей песне.
В это утро теплый ливень помешал солнцу, закрывая его время от времени тонкими, полупрозрачными облаками, так что блестящие, как цветы подсолнуха, клочки неба появлялись и исчезали, а потом вновь появлялись в сияющей вышине. Еще раньше утром над холмами навис туман, окутывая их перламутровой дымкой. А потом, когда наконец солнце склонилось к горизонту и наступил вечер, поверхность рек и ручьев стала напоминать стекло, которое тревожили только всплески серебристых рыбок или следы проплывающих уток.