Ускользающие тени

Это пришло к ней сразу, подобно откровению, и, опустив руки на клавиши, она заиграла так, как в ее сне играл граф Келли. Низко опущенная левая рука ее извлекала из инструмента необычные арпеджио, в то время, как правая сплетала мелодию из повторяющихся нот в различной тональности.

— Боже милостивый, — произнесла с порога Шанталь. — Никогда еще не слышала Скарлатти в подобной интерпретации! О, простите меня, я не хотела помешать.

Но Сидония не ответила, поскольку дух сна совершенно завладел ею, и она начала воспроизводить слышанное. К сожалению, одна из пьес навсегда ускользнула от нее: мелодия менуэта «Леди Сара Банбери» упорно не вспоминалась, и чем дольше Сидония старалась припомнить ее, тем меньше у нее это получалось. Но это было совершенно не важно по сравнению с богатством нового звучания, в которое она погрузилась. Граф Келли был в комнате, она сознавала его присутствие и почти чувствовала, как он берет ее за запястье при каждой неправильно взятой ноте.

— Невероятно! — прошептала Шанталь Алексею.

Оба застыли на пороге, не решаясь пошевелиться. — Так значит, вот как эти пьесы исполняли в восемнадцатом веке! Что же с ней произошло?

Русский юноша самодовольно улыбнулся, полный простодушной гордости, твердо веря, что его мужественность дала возможность излиться таланту его возлюбленной. Однако Шанталь, будучи француженкой и светской дамой, уловила его взгляд, правильно его истолковала, но не поверила. В том, что сейчас совершалось в ее музыкальной гостиной, присутствовала почти духовная глубина, и Шанталь полагала, что такому явлению никак нельзя дать чисто земное объяснение.

Сидония начала играть менуэт «Герцогиня Ричмондская» с совершенно восторженным лицом.

— Послушайте, — позвала она. — Граф использовал здесь ее прозвище. Разве вы не слышите, как выпеваются слова: «Прелесть, Прелесть»?

— Я бы никогда об этом не подумала, — поразилась Шанталь. — Откуда вы узнали?

— Вероятно, помог призрак, — ответила Сидония, и на краткую секунду обе женщины обменялись взглядами.

— Тогда он оказал вам добрую услугу, — заключила хозяйка дома. — Значит, Лозан не так уж плох, как я считала.

— Кажется, в этом доме живет призрак не герцога, а самого графа Келли.

— Если так, мне оказана огромная честь, — серьезно проговорила Шанталь и задумчиво спустилась по лестнице, оставив музыкантов вдвоем.

Январский лес казался хмурым и суровым, холодное покрывало укутало землю, деревья были усеяны мерцающими искрами льда, серебристые хлопья падали с небес, надежно одевая землю. Все было тихо в этом застывшем лесу, даже молчали колокольчики овец, лесные существа крались бесшумно, гордые олени затаили дыхание, пытаясь согреться и сбившись в кучу. Звуки исходили только от двух человек, укрывшихся в конюшне, да и те были едва различимыми.

— Прошу вас, — тихо, умолял герцог де Лозан, — О, Сара, не отказывайте мне в том, чего я желаю больше жизни!

— Вы знаете, что я не могу пойти на это, месье. Я замужняя женщина. Я дорожу честью своего мужа и намерена хранить ее до завершения моих дней на земле, — решительно отвечала ему спутница.

— Но он настоящий…

— Простите?

— Неважно, — устало ответил Арман. — Сара, я влюблен в вас. Я не успокоюсь до тех пор, пока мы вместе не испытаем сладкие плотские наслаждения.

— Значит, вам предстоит утомительная жизнь, месье, ибо я не намерена потакать вам.

— Но один раз, всего один раз! — выдохнул Лозан и прижался к ней всем телом, уверенный, что это подействует, и он, в самом деле, оказался прав, ибо через некоторое время Сара слегка расслабилась, позволив герцогу ощутить божественное прикосновение ее груди. Очевидно, этот момент дал ему определенные преимущества, и Арман воспользовался ими, впившись губами в ее губы и лаская языком язык Сары.

Сказать, что он желал ее, значило воспользоваться крайне неточным выражением. Лозан жаждал Сару с такой силой, что она пугала даже его самого. Он и в самом деле был уверен, что не сможет жить спокойно, пока не соединится с ней плотски, но, несмотря на то, что он грубо подсыпал в ее вино бесчисленные афродизиаки при каждом удобном случае, Сара, по-видимому, оставалась невосприимчивой к ним, и честь Банбери не страдала.

Однако самым загадочным для него оставалось то, что, несмотря на свою холодность, Сара находила его физически привлекательным, и Лозан знал об этом. Но, тем не менее, она сопротивлялась, причем не из ложной застенчивости, а вполне искренне. Казалось, что сэр Чарльз Банбери, в котором Лозан со всей определенностью чувствовал содомита, хотя и неявного, хранит ключи от ее сердца так, чтобы внутрь него никто не мог проникнуть. И вот теперь, оставшись вместе с ней в полумраке конюшни, где им могло помешать только внезапное фырканье лошадей, герцог твердо решил: сейчас или никогда, будучи уверенным, что, если даже при таком удобном случае он не добьется ее согласия, их отношения навсегда останутся неопределенными.

— О, Сара, Сара, — прошептал он и бережно положил ее на копну сена, которая возвышалась позади них, доходя почти до пояса в высоту.