— Что хуже — преждевременная смерть носителя, или невозможность до конца его жизни исполнить то, ради чего я перенёсся в этот мир?..
«Какой бред…», думал Евгений. «Бывает же — встать не с той ноги. А я как будто с чужой. Чужие мысли, чужие имена… Кто такой Азилев? Почему мой внутренний голос так часто шепчется о нем? Актёр какой-то, что ли… Зря я вчера смотрел этот артхаус…»
«Он… слышит меня?»
«И эта постоянная паника… Я же спокоен! Как будто навязанная…»
— Ты слышишь меня?
«Слышу… как себя не слышать?»
Искатель, если мог, хлопнул бы себя по рту.
— Невероятно! Слушай! Мы должны скорее выбраться из этой машины! Ты слышишь?!
— Так, вот это — шизофрения, — вслух констатировал Евгений и попробовал хрустнуть шеей.
— Не увлекайся, позвонки расшатаешь. Мы действительно должны уйти…
— Хватит. Говорить с собой хорошо, но лучше одним голосом…
— Слушай. Ты же слышишь меня? Я не шизофрения. Я открою тебе часть своих воспоминаний. Воспоминаний, что никогда не были твоими.
— Заткнись! Чертова какофония… Раньше отголоски, но теперь…
— Успокойся.
— Это непросто, когда сидишь в ментовском катафалке.
— Стой! Как раз незапертым. Он забыл её закрыть.
— Глупая шизофрения. Зачем убегать от закона, если через час… ну, день-неделю меня и так выпустят?
— Ты не понимаешь! Просто подожди…
Десять минут проползло. Только носитель возрадовался тишине внутри черепа, как…
«Леди полной грудью вдыхает прохладу ночи… врывается с призраками полупрозрачных тюлей… парчовой подушке. Глаза… закрытыми веками… потолок. Ладонь — бледнее лунной дорожки. Тщась высказать нечто иррациональное…»
— Что это?
— Не понимаешь, откуда это? Не помнишь? Нет? Потому что это не твои воспоминания.
— Ну знаешь, я пересмотрел много всякого шлака…
Вспыхнул образ альбиноса с красноватыми глазами и манерно поморщенной губой.
«Два дня назад причалил ничем не примечательный контейнеровоз. На борту — дорожные регистраторы, вай-фай для метро, автобусов и электричек, системы безопасности и прочее гуано, которое так долго обещал муниципалитет»…
…«Каково было их удивление, когда члены экипажа не оказались дегенератами! Среди пропавших — сын Человека Мэра».
— Теперь понимаешь, что тебя не оправдают ни через неделю, ни через месяц? За ниточки дёргают слишком серьёзные люди. Может, мой совет не так плох, и ты выйдешь уже из открытой машины?
— Пахнет грязными манипуляциями. Что-то ты недоговариваешь.
— Потому что нет времени!
— Я не уверен, что всё это не плод моего воспалённого воображения.
— Заладил с этой шизофренией… Хочешь испытать правосудие Прухина? Что-то мне подсказывает, оно будет… иррациональным. Послушай. Если ты действительно безумец, никакой тюрьмы тебе не светит. Отделаешься Гоголевкой.
— Потрясающая перспектива.
— Ты не проблемный. Будешь хорошо себя вести в Гоголевке — улучшат условия. Это лучше любых условий в тюрьме. Задумайся.
На это Евгений истерически рассмеялся.
— Может, ты действительно не от мозга сего… — Носитель всхлипнул, подавляя неестественный смешок. — Так идиотски уговаривать… Давай так. Позвоню я твоему Азилеву. Если он реально существует и знает тебя, то ладно, продолжим разговор. Но если ответивший пошлёт меня лесом… лучше пообезьянничаю пару суток. Идёт?
— Мало ему чужих воспоминаний…
— Слишком напоминают кинцо с японскими спецэффектами, — почти извинялся Евгений.