Ускользающий мир

Худые ноги… Я натянула футболку и воровато оглянулась, боясь, что незнакомец снова материализуется из воздуха и начнет насмехаться. Тут до меня донесся звук включающегося душа, и сердце замерло от испуга. ОН никуда не делся! ОН мылся в моей ванной! О, Боже!

Неожиданный резкий звонок в дверь в столь напряженный от переживаний момент заставил меня подпрыгнуть на месте. Я решительно не стала его замечать, но гости в подъезде так просто сдаваться не собирались, и звонок продолжал истерично визжать. Заглянув в глазок входной двери, я почувствовала, как внутренности скрутились узлом. На меня смотрели аккуратно подведенные глаза моей мамы, странно искаженные и надломленные.

— Женечка, — словно услышав шебуршание в квартире, позвала она, — это мы с папой.

Она еще и с папой! Отлично, просто отлично!

Я сглотнула и обреченно покосилась на закрытую дверь ванной комнаты, где шумела вода. Такое могло случиться только в дурацком сериале!

Не то, чтобы я боялась родителей, но они являлись практически неиссякаемой кредитной картой, на деньги с которой я прекрасно существовала. Закончив литературный институт год назад, я решительно отвергла предложение отца, известного литературного критика, начать карьеру с серьезной газеты, и пожелала написать собственный роман. Я даже уже название ему придумала: " ", но как-то все не складывалось. В романе пока не было ни единой строчки. Оказалось, что ежедневное сидение перед компьютером — трудная задача, когда вокруг бурлит ночная жизнь, с друзьями так весело, а по телевизору круглые сутки идут очень романтичные сериалы.

— Женечка, ну, открой же, это мы! — Мама раздраженно вдавила кнопку звонка.

Пришлось смириться с судьбой и отпереть замок. Оставалась только слабая надежда, что я выпровожу родителей раньше, чем мой гость пожелает вылезти из ванной.

— Женечка! — Мама засияла картинной улыбкой и поцеловала идеально накрашенными губами воздух у моей щеки.

Когда-то она действительно играла на сцене коротенькие роли служанок и горничных. Там ее встретил папаша, уже к тому времени известный литературный деятель, рецензии которого с замиранием сердца ждала вся пишущая советская молодежь. Увидев мамашу, очередной раз произносящую: "Стол накрыт для чая, господа!" он влюбился, как мальчишка. Собственно в тот же вечер, получив огромный букет алых роз и записку: "самой прекрасной женщине", мама бесповоротно решила, что роль жены известного критика ей больше к лицу, чем третьесортной актрисы. Она очень любила повторять, картинно прикладывая руку к накаченному ботоксом лбу: "Ради Олежки я оставила сцену!" Двадцать два года назад на свет появилась я, и все детство провела на бесконечных литературных посиделках в нашей огромной квартире в центре Города и поэтических чтениях.

— Женечка, — щебетала мама, крутясь, — ты выглядишь отвратительно! Похудела еще сильнее!

На своих шпильках она возвышалась надо мной на добрую голову. Неловко оступившись, она споткнулась о мои по-прежнему валявшиеся посреди прихожей туфли и сморщилась.

— Вы чего так рано? Я думала, вы вернетесь только завтра, — промямлила я, быстро засовывая обувь подальше в угол.

Меня трясло от страха, ведь вода в душе стихла.

— Мы только с самолета и сразу к любимой дочурке! — Улыбнулась мама и томно оглядела себя в зеркало, поправляя чуть выбившуюся окрашенную в идеальный платиновый цвет прядку волос. — Твоему отцу стало плохо на африканском солнце.

Лучше бы они сразу направились к любимой бабуле или к любой тетушке!

Звук открывающейся защелки на двери ванной, заставил мои волосы зашевелиться на затылке. Они появились в прихожей одновременно: запыхавшийся низенький папаша в мятом костюме, круглый и тяжелый, с таким же круглым и тяжелым арбузом в руках, и мой гость с мокрыми всклокоченными волосами, наряженный лишь в полотенце на бедрах. От вчерашней раны не осталось и следа, даже крохотного шрама или рубца.

Пауза была достойна шекспировской драмы.

Неожиданно я почувствовала, как к горлу подкатывает идиотский смех, который с каждым мгновением все труднее удавалось сдерживать. Мамаша смотрела на высокого идеально красивого мужчину широко открытыми изумленными глазами, на омертвевшем от ботокса лбу даже прорезались морщины. Папаша в немом шоке открыл рот, все сильнее прижимая к себе арбуз.

Почти обнаженный нахал чарующе улыбнулся и представился бархатным вкрадчивым голосом, от которого, подозреваю, у мамаши сладко сжалось сердце:

— Люкка.

Мама выразительно моргнула, папа захлопнул рот. Я нервно хихикнула и опустила голову, дабы не демонстрировать широкую глупую улыбку.

— Маргарита Федоровна, — словно замороженная проговорила мамаша, механически протягивая руку для дружеского пожатия.

Люкка галантно сжал ее наманикюренные пальчики.

— Олег Германович, — ответила за отца мама, и вдруг шустро затараторила: — Ты, знаешь, Женечка, пожалуй, мы зайдем в следующий раз. Не забудь, что завтра у нас будет ужин! Не забудь! Пойдем, Олежек, нам пора.