Условно-досрочное убийство

— Полковник Гуров. Московский уголовный розыск.

— Так и называть?

— Можете звать меня Львом Ивановичем. Бармен сказал, что вас зовут Константин Станиславович. Будем считать, что знакомство состоялось.

— Лихо же майор проштрафился, раз им уголовный розыск интересуется, да еще столичный. Убил, что ли, кого? Если об этом думаешь — забудь. На убийство Уланов не пойдет. Не того поля ягода. Схитрить, бумаги подделать, дело развалить, улику прикарманить — это его уровень, а убийство ему не по чину.

— Вы настолько в этом уверены, что, не зная обстоятельств, готовы за него ручаться?

— Хочешь беседу продолжать, официоз отставь. Мне «выканья» на службе хватает. В свободное от работы время хочу быть от этого лицемерия избавлен. Ты — Гуров, я — Костя. Возражения?

— Никаких, — спокойно отреагировал Лев. — Так что насчет уверенности? Так-таки и не мог Уланов в убийцы переквалифицироваться?

— Я на свете давно живу, много людей повидал. Много и нелюдей. И так тебе скажу: коли человек родился ловчилой, он ловчилой и помрет. А Уланов твой ловчила и есть. И пройдоха, каких свет не видывал, это да. Но не убийца. Коль уж считаешь, что майор замешан в «мокром» деле, будь уверен: роль его довольно скромная. Отмазать, прикрыть чужие грешки, а то и просто глаза на них закрыть. Не более того.

— Должно быть что-то посерьезнее, — не смог согласиться с мнением Константина Станиславовича Гуров. — Дело сложное и, похоже, длится не один год. Он не воришку карманного прикрывает.

— Тогда у него в этом деле финансовый интерес, — отпив глоток коньяка, заявил Константин Станиславович. — Кто-то делишки грязные обтяпывал, майор это просек и мзду за молчание затребовал.

— Вот это уже ближе к истине, — произнес Гуров, прикидывая про себя, каким образом Уланов мог поживиться на старых делах, которые так быстро отправил в архив.

— «Думалка» заработала? — прищурился Константин Станиславович. — Ты нектара-то глотни, котелок быстрее варить начнет.

Оба выпили. Тем временем в баре нарастал шум. С экрана неслись угрозы в адрес одного из участников шоу. Мнения присутствующих разделились. Кто-то принялся защищать политика, на которого нападали журналисты. На защитников посыпались оскорбления. Гуров впервые видел нечто подобное. Он невольно отвлекся от разговора, в недоумении разглядывая разгоряченные лица соседей.

— Ты их не осуждай, — словно отвечая на его мысли, заметил Константин Станиславович. — У нас здесь не столица, особых развлечений нет, вот народ и придумал себе отдушину. Придут сюда, поорут, флагами воображаемыми поразмахивают, пар спустят, и домой.

— Ты прав, Костя. Не мое дело, — встряхнулся Гуров. — Моя задача информацию получить. Скажи, ты кого-то из осужденных, тех, кто уже вышел, помнишь?

— Конкретнее, — потребовал Константин Станиславович.

— Меня интересует Владимир Бобков. Кличка — Вовчик Боб.

— Этого не помню. Давай с подробностями. Когда и за что сидел?

— Шесть лет назад. В запале ссоры забил насмерть своего коллегу, — коротко сообщил Гуров. — Вышел досрочно за примерное поведение.

— Такой вспыльчивый, и за примерное поведение? Он что, весь срок в одиночке кантовался? — Константин Станиславович был явно удивлен.

— Этого я не знаю, — пожал плечами Лев.

— Прости, с этим не помогу. Давай следующего.

— Уверен, что будет следующий? — улыбнулся Лев.

— Должен же ты был крупную фигуру на сладкое припасти, — заметил Константин Станиславович. — Иначе смысл был в такую даль тащиться и на коньяк тратиться.

— Твоя правда, не ради Уланова я сюда прибыл, — довольный проницательностью собеседника, проговорил Гуров. — Главная цель — Эдуард Щуров.

За столом повисла пауза. Лицо Константина Станиславовича посуровело. Перед тем как начать говорить, он осушил бокал и сразу же наполнил его вновь.

— Неприятный поворот. О ком бы я предпочел никогда не вспоминать, так это Щуров. Когда он от нас свалил, многие перекрестились.

— Все настолько плохо?

— Хуже не бывает. Нелюдь он. Знаешь, как его в охране величали? Эсэсовец. За глаза, конечно. В глаза этому извергу мало кто и смотреть-то решался, не то что предъявы кидать.

— Чем же он так отличился? — Гуров напрягся в ожидании ответа.

— Много чем. Ненавистью к людям, злобным отношением к сослуживцам, но, главное, жестоким обращением с заключенными. Не просто жестоким — бесчеловечным, — медленно произнес Константин Станиславович. — И ведь как все устраивал, гад, не подкопаешься. Все втихую, без свидетелей. Только в режимном учреждении такое все равно не утаишь.

— А что начальство? Неужели глаза закрывали?

— Так начальству что важно? Чтобы порядок в отрядах был, чтобы смертность допустимые нормы не превышала, а остальное на усмотрение охранников, — просветил Константин Станиславович. — С этим в смены Щурова всегда все идеально было. Он ведь ни одного зэка пальцем за все время службы не тронул. Унижал изысканно, это да, но до физической расправы не опускался.

— Не понимаю, как такое возможно, — недоумевал Гуров. — В чем тогда его жестокость заключалась?