Условно пригодные

В шкафу хранились различные химические вещества, лак, бензин, чернила для заправки фломастеров, а также медный купорос, который использовался при окраске шелка для создания узоров. Я уже давно заметил его и понял, что это такое, но раньше мне он был ни к чему.

Шкаф был, как правило, на замке, однако во время уроков его открывали. Никто меня не видел, хотя в комнате было полно людей, было понятно почему. Когда я протянул руку и приоткрыл маленькую баночку, я почувствовал, что и время, и место были настолько запретными и невероятными, что я как будто стал невидимым.

Чуть позже на этом же уроке я взял еще и белый халат из шкафа. Это был один из халатов Карин Эре, в нескольких местах немного запачканный краской. Это тоже оказалось совсем несложно. Похоже было, она не видит меня. Поскольку все знали, что я уезжаю из школы, я словно перестал для них существовать.

То, что я задумал, должно было произойти на уроке Фредхоя – это был спаренный урок физики.

Фредхой умел разбираться в учениках. Биль был во всех смыслах значительнее, но Фредхой был самым опасным, потому что его спокойствие, чувство юмора и разумный подход к проблемам заставляли поверить, что он на стороне учеников. И тем не менее он все видел, все понимал и представлял собой смертельную опасность.

Для любого другого учителя можно было найти оправдание или разыграть сцену, изображая, что тебе стало плохо, и тебе бы разрешили уйти. С Фредхоем это было невозможно.

Сейчас его уже нет в живых, он умер несколько лет назад. Когда я узнал об этом, прошло уже много лет после его смерти. Говорили, что с ним случился удар.

В каком-то смысле неудивительно, что именно это стало причиной его смерти. Внутри него всегда чувствовалось какое-то большое давление.

Для меня он и сейчас живой. Он часто приходит ко мне в лабораторию, когда я работаю. Он всегда любезен, точен, забавен, тщательно одет и умен.

И тогда возникает желание склониться перед ним и поблагодарить его за то, что он мне дал, за знания и юмор и нечто другое, вызывающее доверие. Я так и сделал: поклонился, поблагодарил и вспомнил его дружеское отношение.

И тогда пришел страх.

От тех людей, которые открыты и понятны, есть возможность защититься. Например, Биль или Карин Эре – перед ними ты мог чувствовать один лишь страх.

Защититься от Фредхоя было почти невозможно. Он излучал дружелюбие, и это заставляло тебя как бы приблизиться к нему и опереться на него. Хотя ты и знал, что делать этого нельзя, но казалось, что он хочет тебя защитить,- и ты доверялся ему.

И вскоре обнаруживалось: что-то не так.

Я проглотил медный купорос за пять минут до урока – все было рассчитано. Когда я взял его в рот, то тело вспомнило и воспротивилось, но я заставил себя проглотить его.

Реакция наступила через двадцать минут, то есть намного позже, чем в прошлый раз. Она была бурной, если бы я не знал заранее, как это может быть, то был бы потрясен, но у меня уже был опыт.

Это не была обычная тошнота со рвотой, которая все усиливалась,- это было как внезапная болезнь: появились галлюцинации, меня бросило в пот. Фредхой сразу же обратил на меня внимание, по лицу его было видно, как плохо я, должно быть, выгляжу, и у него не возникло никаких подозрений. Потом последовал спазм желудка пять или шесть раз подряд, и он полностью опустошился. Я успел подбежать к раковине, ничего не испачкав.

После этого все было кончено, по прошлому разу я знал, что буду чувствовать слабость, но в остальном все будет нормально.

Однако выглядел я по-прежнему плохо, Фредхой попросил дежурную проводить меня ко мне в комнату. Когда мы спустились на первый этаж, я отправил ее назад. Потом надел часы Катарины и поднялся на шестой этаж.

Дверь в санчасть не была закрыта на ключ. Август лежал на ближайшей к двери кровати. Он был укрыт одеялом, я откинул его – они привязали его ремнями. Он был таким худым, что я не поверил своим глазам. В остальном не было ничего необычного, лечение было таким же, как в случае с девочками, страдавшими анорексией в Нёдебогорде: две капельницы с солевым раствором и сахарным раствором и шланг в носу для кормления через зонд. Кроме ремней на руках и на груди у него был ремень на лбу, чтобы он не мог сбить с себя зонд. Он был где-то далеко: должно быть, ему дали какое-то сильное снотворное.

Глаза его были полуоткрыты, но он спал. Я прикрыл его веки и прошептал ему, хотя он не слышал меня, что ему не надо беспокоиться. Потом мне пришлось уйти: времени больше не было.

В дверях канцелярии было маленькое стеклянное окошечко, сил у меня после медного купороса было немного, но я все-таки подпрыгнул – в помещении никого не было. Я подергал дверь, она была закрыта, но на простой замок.

Я занял позицию перед кабинетом Биля, мне было неизвестно, там он или нет.