Условно пригодные

На стене между дверью в следующее помещение и решеткой громкоговорителя висело большое зеркало. Хессен рассказывала мне, что она когда-то была инструктором по гимнастике Менсендик; иногда мои посещения ее кабинета заканчивались тем, что я снимал рубашку и майку, а потом мы оба вставали лицом к зеркалу, и я должен был делать различные движения руками, плечами и головой – она объясняла, что если я все время буду делать эти упражнения, то они помогут выправить мою плохую осанку. Теперь это зеркало казалось зияющим отверстием или наблюдающим за нами оком. По бокам висели занавески, я их задернул.

Сняв ботинки и носки, я вытащил решетку громкоговорителя и закрыл мембрану носками, это не давало стопроцентной гарантии, но могло немного приглушить звук.

Невозможно было сесть за тот стол, за которым так часто приходилось сидеть с Хессен, я пододвинул стул к окну и посадил на него Августа, сам же садиться не стал.

Он сидел, глядя в окно, и казалось невозможным, что она сможет достучаться до него,- в моем распоряжении было три недели, и за все это время было только несколько минут понимания, все остальное время он был заперт в самом себе. Да и вообще это была их первая встреча.

– В школе существует какой-то тайный план,- сказала она,- так много всего происходит, и никто ничего не объясняет. Нам надо выяснить это и провести научное исследование, как в лаборатории.

Она не смотрела на него прямо, должно быть, поняла, что он этого не выносит. И на меня, которому это тоже не особенно нравилось, она не смотрела а смотрела куда-то между нами. Голос ее был совсем тихим. Она достала два листка бумаги.

– Это расписание учителей,- сказала она,- и Хессен тоже. Я списала его.

Она обращалась к Августу, стараясь не смотреть на него.

– Я опоздала пять раз. В таких случаях вызывают к Билю. Я специально пришла пораньше, и мне пришлось ждать в приемной. Расписание висит на стене. Когда секретарша вышла, я его списала,- ту часть, что успела. Остальное я вычислила, расспросив другие классы. Когда у меня оказалось все это, я смогла сделать расписание того, когда какие классы заняты. Эти два расписания вместе с расписанием учеников, которое я сделала раньше,- это общее расписание всей школы. Это я и хотела рассказать. А теперь уходи, если не хочешь принимать в этом участие.

Сначала он молчал. Потом поднял рубашку, на животе у него были спрятаны листы бумаги. Он развернул их – это были те два рисунка, тот, со звездочкой, и первый, где фон не был закрашен. Он не выбрасывал свои рисунки, как другие.

– Ты рисуешь что-то,- сказал он,- и за это ничего не получаешь. Потом делаешь то же самое, но на этот раз тебе наклеивают звездочку и тебя хвалят. В чем тут дело?

Он говорил небрежно, не глядя на нее, он проверял ее. Если она ошибется, то потеряет его.

Она посмотрела на рисунки, казалось, она прислушивается к ним, так же как она слушала меня,- и тут я понял, что ей удастся достучаться до него.

– Это как-то связано со временем,- ответила она. – Ты получил звездочку, потому что потратил на второй рисунок больше времени. И потратил время определенным образом. Мы считаем, что у них есть какой-то план, связанный со временем.

– То есть второй был не лучше?

Теперь он прямо смотрел на нее, она же старалась не встречаться с ним взглядом.

– Не бывает такого, чтобы что-то было лучше,- ответила она.- Просто второй больше согласуется с их планом.

Откуда она могла это знать – ей было всего шестнадцать лет. Как она могла понять это и так сформулировать?

Когда что-нибудь одно оказывается лучше, чем что-нибудь другое? Это важный вопрос.

Хотя о чем бы ты ни задумывался, оно скорее оказывалось плохим, чем хорошим. С Оскаром Хумлумом, например, не все было в порядке, Аксель Фредхой тоже не считал, что он нормальный. Да и я тоже так не считал – в моем деле было написано «средние способности», но они с самого начала признавали, что эта оценка была несколько завышена.

И если все-таки получилось так, что именно я остался и могу задавать вопросы здесь, в лаборатории, а не Хумлум, например, то это не потому, что я оказался лучше, я так никогда не говорил. Я просто очень хотел жить.

В «Сухой корке», на дистанции в четыреста метров, всегда можно было определить, кто бегает лучше остальных. И очень часто, когда играли в футбол, можно было сказать, что одна передача была лучше другой. Но на самом деле гораздо реже, чем может показаться. И чаще всего в простых ситуациях, где имелось меньше вариантов.

На уроках Биля было ясно, когда ответ был правильным.

У Карин Эре все было немного более расплывчатым, но, строго говоря, не возникало серьезных сомнений в том, кто пел достаточно чисто, чтобы попасть в хор.

Может возникнуть такое впечатление, что оценка качества спетой песни, ответа на уроке или игры в футбол – очень простая задача, нечто раз и навсегда установленное.