Услышать тебя...

Мелькнула мысль пойти к редактору, но Сергей тут же ее отогнал: по-видимому, Дадонов прав. Редактору запретили печатать фельетон. До приезда Логвина в ре­дакцию у Голобобова не было никаких сомнений насчет публикации фельетона... Уже в который раз размышлял Сергей над тем, как узнал Логвин о том, что написан фельетон. Человек, который написал письмо в редакцию, естественно, не заинтересован был сообщать Логвину про компрометирующий материал, да этот человек и не знал, что в редакции готовится фельетон. Факты Сер­гей собирал, стараясь никого не спугнуть, не насторо­жить. .. И тем не менее Логвин приехал в редакцию точ­но в тот день, когда из типографии принесли гранки...

Сергей снова внимательно прочитал фельетон, ском­кал гранки и в сердцах швырнул в корзину... Попытал­ся работать, но не смог. Пожарники закончили мыть ма­шину и теперь задом подавали ее в гараж. Пожары в эту пору в городе редко случаются, так что машина в гара­же снова запылится...

Кабинет заместителя редактора находился в конце коридора. Козодоев разговаривал по телефону, когда вошел Сергей. Очевидно, разговор был малоприятный, потому что Александр Арсентьевич, глазами показав на кресло, отвернулся и что-то сердито забубнил в трубку.

Впрочем, Сергей и не прислушивался. Ветер швырял в стекла сухой снег, завывал. Вдалеке маячило красное кирпичное здание. Крыша белая, а вокруг печных труб снег припорошен сажей. К круглому чердачному окошку протянулась узкая дорожка кошачьих следов.

— Ну, что нос повесил, брат Сергей? — положив трубку, спросил Козодоев. — Фельетон завернули? Такое нередко случается в газете.

— Я бы хотел узнать, по какой причине, — сказал Сергей. — Если фельетон слабый, то понятно, а если...

— Фельетон хороший, — перебил Александр Арсенть­евич. — И редактору нравится...

— Кому же он не нравится? — посмотрел ему в гла­за Сергей.

Козодоев взял из пачки сигарету, закурил и, спохва­тившись, предложил Сергею. Тот отрицательно покачал головой.

— Да, ведь ты не куришь... — сказал Козодоев.— Спрашиваешь, кому фельетон не понравился? Есть мне­ние вышестоящей организации, что твой фельетон в дан­ный момент больше вреда принесет, чем пользы. В тре­сте леспромхозов сейчас неважнецкие дела, но в этом Логвин не виноват. Там сейчас происходит организаци­онная перестройка. И фельетон внесет еще большую су­мятицу. .. Понимаешь теперь, почему редактор снял твой фельетон?

— Не понимаю, — сказал Сергей. — Занимаясь дела­ми треста, я пришел к выводу, что такой человек, как Логвин, не может быть руководителем ни сейчас, ни после, как вы говорите, перестройки.

— На этот счет у начальства другое мнение, — сухо­вато заметил Козодоев.

Сергей отвернулся и посмотрел в окно: по белой крыше будто кто-то черные мячики разбросал. Это галки прилетели сюда. Наверное, с кладбища.

— Я могу с этим фельетоном поступить, как мне хо­чется? — спросил Сергей.

— Не советую, брат Сергей,— устало сказал Алек­сандр Арсентьевич. — Один против всех?

— И вы... против?

— И ты, Брут!— усмехнулся Козодоев. — Остро ты ставишь вопрос!

— Как вы меня учили.

— Хорошо, я не против, но что это изменит? Газету подписывает редактор, а не я.

— Я это и хотел узнать, — улыбнулся Сергей и под­нялся.

— Есть хорошая русская пословица: семь раз отмерь, один раз отрежь...

— Я знаю и другую: на пословицу, на дурака да на правду — и суда нет, — сказал Сергей.

— Не жалеешь, что расстался с фотоаппаратом? — испытующе взглянул на него Козодоев.

— Да что вы все про этот фотоаппарат... — вырва­лось у Сергея.

— И не жалей, брат Сергей. Если бы все в жизни было ровно да гладко, то, пожалуй, и жить-то было бы неинтересно, а?

— У меня еще никогда не было все ровно и глад­ко, — сказал Сергей. — Да и вряд ли будет.

— Вспомнил я еще одну поговорку, да стоит ли тебе говорить: все равно сделаешь по-своему...

— Я знаю ее... — рассмеялся Сергей. — Выше себя не прыгнешь? ..

— Ты научился мысли читать, — покачал головой Ко­зодоев.

— А я все-таки попробую,— сказал Сергей и вышел из кабинета.

Вернувшись к себе, достал из корзины гранки, раз­гладил. Быстро набросал на одной странице письмо. Больше не раздумывая, вложил гранки и листок в фир­менный редакционный конверт, заклеил и, схватив паль­то и шапку, вышел из кабинета.

На лестничной площадке повстречался с Лобановым. Заведующий отделом пропаганды поднимался из бухгал­терии с гонорарной разметкой в руке. Сергей хотел прой­ти мимо, но Лобанов остановил его.

— Я слышал, тебе фельтон завернули, — сказал он. — Обидно, конечно...

— Ничего, переживу.

— Вот всегда так у нас: напишет кто-нибудь злобо­дневный, острый фельетон, и пожалуйста — нет ему ме­ста в газете... А почему?

— Действительно, почему? — насмешливо уставился на него Сергей.

— Кому охота наживать неприятности? — продолжал Лобанов, делая вид, что не замечает иронии. — Возьмем даже Голобобова... Он ведь тоже не пойдет против об­кома. Не имеет права. Мы орган горкома и обкома партии.

«Сказал бы я, чей ты орган...» — усмехнулся про себя Сергей. А вслух сказал: