Услышать тебя...

Примчалась «скорая помощь» и увезла Сергея, а чёр­ные лодочки забрал дежурный из милиции — его тоже вызвали на место происшествия. Обо всем этом Лиля узнала на следующее утро. Когда она спустилась вниз, во дворе только и было разговору о ночном происшествии. Говорили, что ревнивый муж выследил в кустах свою неверную жену. Любовника зарезал, а жену в Дятлинке утопил. На берегу остались лишь лакированные туфель­ки на шпильках.

То, что Сергей дома не ночевал, Лилю не удивило. В этой последней ссоре виновата была она, и разобижен­ный Сергей мог переночевать у родителей или у Бутрехина. И вообще, этой истории, рассказанной словоохот­ливыми женщинами, не придала никакого значения. А когда днем узнала, что муж ночью доставлен в боль­ницу в тяжёлом состоянии, тоже не связала это известие с ночным происшествием. Лишь позже до неё дошло, что найденный ночью в кустах человек — это Сергей.

Первое, что испытала Лиля, было чувство злорадного удовлетворения: так, дескать, тебе и надо! Не будешь за чужими женами ухлестывать! Теперь она сразу поверила в историю с ревнивым мужем, утопленной женой и же­стоко наказанным любовником. Тем более что главной уликой и доказательством служили лакированные лодоч­ки тридцать шестого размера. Какая-то досужая жилич­ка ухитрилась даже выяснить размер туфель.

Поздно вечером Лиля все-таки позвонила в регистра­туру и узнала, что операция прошла благополучно и больной Сергей Волков уже очнулся после наркоза.

В тот же вечер Лиля позвонила в Москву. Очень дол­го разговаривала с Семеном Борисовичем. Когда повеси­ла трубку, на лице была довольная улыбка: адвокат сообщил, что заинтересовал Лилиным предложением об обмене квартиры одного своего клиента. У него астма, врачи настоятельно рекомендуют уехать из Москвы. У старика четырнадцатиметровая комната в сносной ком­мунальной квартире, и он согласен обменять её на одно­комнатную квартиру в другом городе, но сможет обменяться лишь осенью. Кстати, заняться обменом просил Семена Борисовича, которому полностью доверяет.

Лиля тут же уселась за письмо отцу. Она уже писала ему, что в Москве есть свой человек, который поможет с обменом. Кстати, идея переехать в Москву принадле­жит отцу. Николай Борисович писал, что главное пропи­саться там, зацепиться. И пусть дочь меняет свою одно­комнатную квартиру на любую конуру, потом он постро­ит кооперативную квартиру. Он тоже решил с матерью перебраться в Москву. Для начала купят дом в Подмо­сковье, а потом приобретут кооперативную квартиру, но для этого Лиле нужно обязательно прописаться там. Тогда легче будет и родителям перебраться. А дачу под Москвой можно купить лишь в том случае, если есть мо­сковская прописка. И вот всё складывается как нельзя лучше: Лиля обменяет свою квартиру на московскую, дачу отец оформит на её имя, и они все снова будут жить вместе.

А тут еще Сергей дал такой прекрасный повод! Лю­бой суд теперь разведёт их без лишних слов. На кварти­ру Сергей претендовать не будет, уж это-то Лиля знала точно. Не такой он человек, чтобы затевать из-за этого тяжбу. Итак, прощай, нелюбимый город, и здравствуй, Москва!

А потом была первая встреча с мужем. Бледный, от­решенный, с этими длинными резиновыми шлангами-пиявками, присосавшимися к его ноге. Впервые за шесть лет семейной жизни Лиля видела его таким слабым и беззащитным. Он мог схватить её на руки и подбросить к потолку, будто маленькую девочку, на мотокроссах выхватывал из грязи тяжеленный мотоцикл и снова мчал­ся на нём к финишу. А сейчас осталась лишь тень прежнего Сергея Волкова.

Лиля хотела быть с ним сухой и официальной, пусть почувствует, что она здесь по обязанности, пока считает­ся его женой. Но когда он поднял на неё свои продолго­ватые почти прозрачные глаза, в которых застыло совер­шенно новое, не свойственное ему выражение боли и тоски, она растерялась. Застряли уже готовые было со­рваться резкие слова, отступила мстительная злость. Ей захотелось прижаться к этому обострившемуся, зарос­шему щетиной лицу и заплакать.

Сергей взглянул на нее и нахмурился — он почувст­вовал ее состояние, — потом хотел улыбнуться и что-то сказать, но губы его мучительно искривились, видно бы­ло, что ему очень больно, но он пытается скрыть. Он про­шептал:

— Скажи родителям, чтобы пока... не приходили. Видишь, я какой... — Он все-таки улыбнулся уголками губ, но в глазах было всё то же выражение, которое так поразило Лилю.

Потом подошла сестра и сказала, что на сегодня до­статочно, больной ещё очень слаб. У двери Лиля огля­нулась: Сергей, широко раскрыв глаза, смотрел в потолок, а резиновые черви-шнуры, извиваясь, заползали к нему под одеяло.