Услышать тебя...

— Я ведь сказала, что нынешнее поколение по-дру­гому смотрит на брак, семью, — Рика Семёновна на­гнула большую голову и, прищурившись, взглянула на Лилю. — Что ж, у тебя тоже есть свой капитал: красота, обаяние. Очень часто девушка, выйдя замуж, через два-три года опускается и превращается в неинтересную бабу, а тебя бог миловал. Ты даже стала красивее, жен­ственнее.

— Я уже решила, — сказала Лиля.

— А как он?

— Мне наплевать, — со злостью вырвалось у Лили. Рика Семёновна внимательно посмотрела на нее и вздохнула:

— Я тебе тут никаких советов давать не буду. Я пы­талась советовать дочери, но она быстро осадила меня, заявив, что я мыслю отжившими категориями. А ты подумала о сыне? Как он будет без отца?

— С сыном все в порядке: он воспитывается у моих родителей. 

— Вот оно, нынешнее поколение, — усмехнулась Рика Семеновна. — Даже дети не связывают их!

— Я знаю, что моему сыну хорошо там, — сказала Лиля.

После работы Лилю провожал до дома Сева Блохин. Шли они по набережной Дятлинки. От молодых тополей под ноги упали длинные тени. Небо над крышами было пепельно-розовым. Высоко-высоко прилепились к нему плоские разреженные облака. Солнце слегка подкрасило их багрянцем. На той стороне, за рекой, где кончался город, небо ярко-голубое. Эту сочную свежую голубизну перечеркнула рыхлая белая борозда, оставленная проле­тевшим реактивным самолетом.

Сева Блохин был в шёлковой безрукавке. Тонкая материя обтягивала широкие выпуклые плечи. Лицо у него загорело, но, как это часто бывает у блондинов, приобрело не коричневый, а красноватый оттенок. Белые, не очень густые волосы были аккуратно зачесаны назад.

— За что не любит Лобанов твоего мужа? — говорил он, приноравливаясь к ее шагу. — На той неделе снял с полосы его очерк. Сказал, что нужно кое-какие факты обновить, а сегодня, когда Султанов предложил в номер фельетон, ну, который Сергей накатал ещё до этой исто­рии с девчонкой, тоже вздыбился. Придрался к одной фамилии. Там, понимаешь, в одном месте написано «Евстифоров», а в другом — «Евстигнеев». Наверное, маши­нистки перепутали. Ну, и тоже снял. Вернётся, гово­рит, Волков, пусть всё ещё раз проверит. А тут и прове­рять-то нечего: снял трубку и позвонил.

— Почему же ты не снял трубку и не позвонил? — спросила Лиля, сбоку взглянув на него. — Вы ведь с Вол­ковым друзья-приятели.

— Во-первых, мы не такие уж и друзья — он мой рас­сказ в альманахе зарезал, — а во-вторых, Лобанов все равно фельетон не поставил бы. Ты заметила, что, с тех пор как он остался за редактора, ни одного фельетона в газете не появилось? И не появится, пока Дадонов не вернется из санатория. Лобанов не любит рисковать, а фельетон — это дело опасное. Мало ли что. Вдруг в об­коме не понравится? Он ведь первое время каждый кри­тический материал возил в обком на визу, пока его оттуда не шуганули. Теперь в обком не ездит, но и фельетоны не печатает.

— Меня это не интересует, — сказала Лиля. — Тем более что я фельетонов не пишу.

— Сергей ни копейки гонорара за эту половину ме­сяца не получит.

— Ну и пусть.

Сева с любопытством посмотрел на неё и присвист­нул:

— Опять поцапались? Да и, видно, крепко!

— А как ты, не женился? — поинтересовалась Лиля.

— Надумаешь с мужем разводиться, имей меня вви­ду, — улыбнулся Сева.

— Сдается мне, что второй раз я ни за что за жур­налиста замуж не выйду, — сказала Лиля.

— Я переменю профессию, — Сева, глядя ей в глаза, улыбался. — Ну, например, стану моряком.

Теперь Лиля на него уставилась: в голосе Блохина явно прозвучал намёк.

— Присядем? — кивнул Сева на скамейку, укрыв­шуюся в тени большого клёна.

Они сели. Немного помолчали. Напротив, через до­рогу, блестела река. По бурым камням у самой воды прыгали воробьи. Сева вытащил сигареты, щелкнул бле­стящей зажигалкой и закурил. Когда прикуривал от кро­шечного бледного огонька, левая лохматая бровь его изогнулась, и обозначился шрам.

— О чем будем разговаривать? — с усмешкой посмо­трел на неё Сева.

— О моряках, — с вызовом сказала Лиля.

— Ну и как поживает твой морячок? — не стал уклоняться Сева. — С которым ты на бежевой «Волге» ката­лась?

И тут Лиля всё вспомнила: поездку с Олениным за город, возвращение, и как она пробежала мимо автобус­ной остановки, подумав, что ее преследует какой-то чело­век. Значит, это был Сева Блохин! Странно, что так долго он не напоминал ей об этом. Правда, частенько в его глазах мелькало что-то такое, настораживающее.

— А с чего ты взял, что он моряк? — спросила она, вспомнив, что Оленин был в гражданском костюме.

— Я только приехал тогда в город и в гостинице жил, — ответил Сева. — Дверь в дверь с твоим моряч­ком. Думал, мы обязательно с тобой в коридоре встре­тимся. Морячок-то прыткий такой до девчонок. Гля­жу, как-то вечером поздно из его номера выходит дру­гая, не ты.

— А ты злой парень.

— Да ну его к черту, — сказал Сева и придвинулся поближе.

Лиля — ее неприятно задели слова Блохина — отодвинулась.

— Что же ты раньше не сказал, что видел меня с... ним?

— Ты не спрашивала, а потом, ведь это не моё дело.