Услышать тебя...

Но это была не секретарша. Пришла Наташка — дев­чонка с улицы Ботвина. Та самая, снимок которой по­явился в областной газете с оптимистической подписью: «Здравствуй, лето!» Сергей вспомнил, что так и не отдал увеличенную фотографию тете Глаше — матери Наташ­ки. Тетя Глаша работала в редакции курьером: относила в типографию подписанные редактором полосы и прино­сила свежие.

Жила она без мужа и частенько приводила с собой на работу свою единственную дочь. Наташка с раннего детства была своим человеком в редакции. Она знала всех, и ее знали все.

— Серёжа, наш класс хочет сфотографироваться на память, — торопливо начала Наташа. — Учительница просила, чтобы ты пришел завтра к часу.

Сергей с улыбкой посмотрел на рослую худую дев­чонку в коротеньком, мокром плаще. Длинные ноги в про­стых чулках забрызганы грязью, а большие светло-серые глаза сияют. На маленьком аккуратном носу красный прыщик. В каком же она классе? Кажется, в шестой пе­решла. Из-под плаща алеет красный галстук.

— Вот какое дело, Наташенька, — сказал Сергей. — Не халтурю я. Я не фотограф, а фотокорреспондент. Поняла?

— Долго тебе щелкнуть? — удивилась девочка. — С нас уже деньги за фотографии собрали.

— Гм, — поднял голову Феликс. — Большой у вас класс?

— Тридцать два человека. Двадцать девочек и две­надцать мальчиков.

— Я приду, — сказал Феликс. Девочка расстроилась.

— Я думала, ты нас сфотографируешь, — сказала она, глядя на Сергея.

— Он это сделает лучше меня, — ответил тот. Увидев наклеенные на зеркальное стекло фотографии, Наташа подошла и стала их разглядывать. Некоторые были перевернуты, и ей приходилось нагибать пушистую голову.

— Какая красивая... — заметила она. — Кто это? Ар­тистка?

— Моя жена, — улыбнулся Сергей.

Девочка выпрямилась и отошла от стекла. Взглянув исподлобья на Сергея, сказала:

— У нее глаза злые.

Сергей задумчиво посмотрел на фотографии.

— Ты так думаешь?

— Не нравится она мне, — резко сказала Наташа.

— А говоришь, красивая.

— Пускай красивая, а глаза у нее все равно злые, — Она пытливо взглянула на Сергея: — Ты любишь ее?

— Конечно, — усмехнулся он. — Разве можно такую красивую не любить?

— А она тебя — нет! — торжествующе воскликнула девочка и направилась к выходу.

— Чудачка, что ты понимаешь в любви? — озадачен­но посмотрел ей вслед Сергей.

— Не любит! Не любит! — неестественно засмеялась Наташа.

— У меня для тебя что-то есть, — сказал Сергей. Порывшись в большой папке с фотографиями, достал увеличенный портрет Наташи. Тот самый фотоэтюд, что был весной напечатан в газете.

Девочка взяла фотографию и небрежно свернула в трубку. Посмотрев Сергею в глаза, попросила:

— Дай мне ее фотографию.

— Ты меня удивляешь, Наташка, — сказал Сергей, однако выбрал из отглянцованных Лилиных снимков один и протянул девочке.

— Спасибо, — сказала она и выскочила за дверь.

А Сергей стоял с папкой посреди комнаты, и в ушах его все еще звучал Наташин голос: «Не любит! Не лю­бит!»

Машенька появилась в фотолаборатории перед обе­дом. Сергей уже успел отпечатать все снимки, что оста­вались на проявленной пленке. Обычно улыбающееся лицо секретарши было серьезным. Как ни готов был Вол­ков к предстоящей встрече с редактором, настроение сразу упало. Взяв с подоконника бутыль с проявителем, зачем-то встряхнул и снова поставил на место. По стеклу лениво ползла жирная синяя муха. Сергей пальцем подтолкнул ее к раскрытой форточке, Муха задумчиво почесала задними ножками отливающее металлическим блеском брюхо и поползла выше. Не захотела улетать из теплой фотолаборатории в пасмурный осенний день.

— Сердитый? — спросил Сергей.

— Полчаса с Лобановым беседовал, — ответила Машенька.

— Обо мне, — усмехнулся Сергей, — Решали, что лучше: повесить или четвертовать.

— Может быть, все обойдется, — не очень-то уверен­но сказала секретарша. Уж кто-кто, а она-то знает сво­его шефа лучше всех. Раз у нее такое похоронное лицо, значит, плохи дела фотокорреспондента Сергея Волкова,

— Приказ об увольнении еще не отпечатала? — наро­чито бодрым голосом спросил он.

Феликс заскрипел стулом и хмыкнул.

— Ты что-то сказал? — взглянул на его крепкую спи­ну Сергей.

— Кайся, — пробурчал ретушер.

У двери редакторского кабинета Машенька напо­мнила:

— Не спорь, не перебивай. Ты ведь знаешь его?

— Бей себя в грудь, признавайся, в чем был и не был виноват, — подхватил Сергей. — Говори, дескать, молод, исправлюсь. Боюсь, не поможет мне все это, Машенька. Ведь редактор-то у нас не дурак.

— Спасибо, Волков, за столь лестную аттеста­цию, — Дверь неожиданно распахнулась перед самым носом Сергея, и на пороге появился монументальный Александр Федорович. — Не дурак, значит, ваш редак­тор? Ну, порадовал! Заходи, дорогой, заходи, я тебя уже давно жду тут, скучаю. Машенька, ко мне никого!

Усевшись за письменный стол, Голобобов из-под гу­стых лохматых бровей с интересом взглянул на фотокор­респондента.

— В грудь не надо себя колошматить, на молодость тоже не ссылайся, слава богу, женат, небось скоро папа­шей будешь? Расскажи лучше, что же у тебя там про­изошло с Лобановым? По какому такому праву ты со­рвал ответственное редакционное задание?