Услышав пение, ты поймешь, что час настал

ТОМАС ЛИГОТТИ Услышав пение, ты поймешь, что час настал

Я прожил в городе у северной границы достаточно долго, чтобы, не до конца то осознавая, допустить, что уже никогда не уеду отсюда, во всяком случае, пока я жив.

Я мог бы погибнуть от собственной руки, думалось мне, или, возможно, более привычным способом — по жестокой случайности, или от изнурительной болезни. Но главное — я пришел к мысли, что моя жизнь, будто бы по праву, должна будет закончиться либо в самом городе, либо в непосредственной близости от его задворок, где узкие улицы и постройки начинали редеть и, в конце концов, растворялись в унылом, бесконечном ландшафте. После смерти, думал или невольно допускал я, меня похоронят за городом на кладбище на вершине холма. Мне не приходило в голову, что кто-то мог возразить, будто с тем же успехом я мог бы и не умереть в этом городе, а значит и не был бы похоронен или каким-либо другим способом предан земле на кладбище не вершине холма. Таких людей можно было бы счесть своего рода истериками или мошенниками, ведь всякий, постоянно проживающий в городе у северной границы, был либо тем, либо другим, а зачастую сразу обоими. Эти же люди могли предположить, что было в равной степени вероятно и вовсе никогда не покинуть город, или никогда не умереть в нем. Я начал понимать, каким образом это было возможно в ту пору, когда жил в маленькой квартирке у черной лестницы на первом этаже пансиона, находившегося в одном из старейших районов города.

Была середина ночи, и я только что проснулся в своей постели. А если точнее, то я впал в неусыпность, как поступал всю свою жизнь. Благодаря этой привычке впадать в неусыпность посреди ночи я смог услышать тихий гудящий звук, который заполнял мою маленькую комнату, и который я не услышал бы, будь я из тех людей, которые спят всю ночь. Звук исходил из-под половых досок и отдавался в подсвеченной луной темноте комнаты. Спустя некоторое время, когда я сидел в своей постели, а затем поднялся и тихонько прошелся по своей крохотной комнате, мне стало казаться, что тихий гудящий звук был голосом, очень глубоким голосом, который звучал так, будто он читал лекцию или обращался к аудитории с самоуверенным и авторитетным тоном. Однако я не мог разобрать ни единого слова, лишь гудящие интонации и звучность голоса, поднимавшегося из-под половиц в моей маленькой квартирке за черной лестницей.

До той ночи я и не подозревал, что под пансионом, на первом этаже которого я жил, был подвал. Но я был удивлен куда сильнее, когда случайно обнаружил, что под маленьким истертым ковром, что прикрывал пол в моей комнате, был люк, через который, казалось, можно было попасть в подвал, или что бы то ни было, располагавшееся без малейшего моего подозрения под пансионом. Но было в этом люке, помимо самого его присутствия в моей маленькой комнатке и того факта, что он предполагал существование некоего подвала, еще кое-что необычное. Хотя люк и был вырезан в половицах моей комнатки, он, тем не менее, не был их частью. Мне подумалось, что люк был сделан отнюдь не из дерева, а из чего-то более походившего на кожу, усохшую, покоробленную, потрескавшуюся и казавшуюся неуместной среди строгих параллелей досок, не соответствовавшей им ни формой, ни углами, ни коем образом не казавшимися подходящими для люка в полу пансиона. Я даже не мог с уверенностью сказать, было ли у того люка четыре стороны, или, быть может, пять, или еще больше, настолько неопределенной и не запоминающейся была его форма, но я определенно видел его, в свете луны, впав в неусыпность в своей маленькой комнатке за черной лестницей. Тем не менее, я был абсолютно убежден, что низкий звучный голос, продолжавший гудеть, пока я осматривал люк в полу своей комнаты, действительно поднимался из помещения, подвала или погреба, располагавшегося прямо под этим люком. Я не сомневался в этом потому, что когда я на мгновение положил ладонь на его искаженную кожистую поверхность, я почувствовал, что она пульсировала в такт силе и интонациям голоса, который всю ночь продолжал повторять неразборчивые слова и затих лишь перед самым рассветом.