Усмешка Люцифера

Конечно, если бы не потери, они приняли бы бой, но теперь, при двукратном перевесе, силы были настолько неравны, что пришлось вступить в переговоры. И англичане, и испанцы вели дипломатические игры, обещая, уступая и приходя к компромиссам. Дрейк зарекомендовал себя весьма искусным переговорщиком, и ему удалось договориться с адмиралом доном Диего Флоресом де Вальдесом о мирном расхождении…

Но договор оказался хитрой уловкой: испанцы атаковали англичан вероломно и внезапно — тринадцать боевых кораблей полукругом принялись теснить их к берегу, а с берега ударили все стянутые туда орудия форта. Бой должен был закончиться полным разгромом, но «Посейдону» и «Русалке» каким-то чудом удалось пройти между вражескими кораблями и вырваться из окружения. Однако все равно произошедшее трудно назвать чем-нибудь иным, а не разгромом: из шести оставшихся судов в Англию вернулось лишь два, из пятисот подготовленных моряков на родную землю ступили менее сотни! Слезы ярости душили молодого, но быстро возмужавшего капитана, когда они приближались к туманному Альбиону.

— Я никогда не прощу этого подлого предательства! — шептал он, кусая обветренные губы. — Клянусь, что отомщу, и месть моя будет страшной!

С этого момента он возненавидел испанцев и неукоснительно выполнял свою клятву.

Но Абигайл — совсем другое дело! Сейчас он безумно хотел эту юную особу с загадочным взглядом. И животная страсть превращала его в зверя, нетерпеливо ждущего заката. Все-таки хорошо, что они взяли пассажиров!

Сделано это было не для заработка, а для маскировки. Пиратские разборки закончились десять дней назад, на траверсе Канарских островов, когда решали вопрос о разделе добычи и капитан всех удивил — многих неприятно, а одного — до смерти.

Вначале ничто не сулило неожиданностей: как всегда в конце плавания, Дрейк с верными Бобом Акулой и Мореходом Джимом отправились к корабельному казначею Томасу Честняге. Прозвище действительно отражало репутацию казначея. Иногда его еще звали Пять Долей. И это тоже было правдой — он получал не одну долю добычи, как простой палубный матрос, и даже не две, как повар, и не три, как опытные пушкари, даже не четыре, как доктор, который зашивал рваные раны и ампутировал конечности тем, кому не повезло в схватках с противником. Честняга Томас получал целых пять долей, как бойцы абордажного отряда, первыми бросающиеся в пекло. Нынешний командир абордажников Великан Джон, который выпрыгивал на вражеские корабли и опрокидывал первую линию обороны, смеялся: «У нас руки в крови, а у Честняги — в чернилах, зато получаем одинаково!»

Но это была неправда: во-первых, Томас был очень аккуратен — одежда и руки у него были всегда чистыми, а во-вторых, Великан получал семь долей, хотя ему никто не завидовал — в каждой атаке жизнь Джона висела на волоске. А в-третьих, казначей — очень важная фигура на корабле: от его точности и справедливости зависит, чтобы все были довольны, не завидовали друг другу, не бросали ненавидящих взглядов, от которых до удара ножом из-за угла — один шаг! Он даже обедал за одним столом с капитаном и его ближайшими помощниками и жил в отдельной, пусть и неказистой каюте — это была роскошь при корабельной скученности…

Когда капитан с помощниками пришел в каморку к Томасу, тот, как всегда, работал с толстой амбарной книгой, в которую аккуратно вписывал захваченную в каждом походе добычу, а потом постоянно проверял и уточнял записи, многократно сверяя их с сокровищами, хранившимися под замком, от которого только у него и были ключи. Увлеченный расчетами, он даже не обратил внимания на вошедших. Дрейк заглянул через острое плечо и прочел: «Серебряный кувшин высотой полфута, золотой слоник весом один фунт, золотая цепочка витая длиной полтора фута, сабля в золотых ножнах с рубинами и изумрудами…» — все это было написано аккуратным почерком, со старательно выведенными каллиграфическими буквами. Пять Долей действительно был честным, педантичным и аккуратным, да и как иначе: отсутствие или недостаточность этих качеств легко принять за своекорыстный умысел или мошеннический расчет, а такие подозрения способны привести пиратского казначея на эшафот быстрее, чем свирепый ирландец приводит к алтарю соблазнителя своей дочери.

Томас отличался от других матросов и внешним видом, и манерами, и одеждой: худощавый, со сдержанными манерами, он был одет так же, как и много лет назад, когда служил счетоводом в страховой компании Ллойда: длинный коричневый сюртук, белая рубашка со стоячим воротником и широкополая шляпа, которую он никогда не снимал. Под рукой у него всегда была надежно закрывающаяся, прикрепленная к столу бронзовая чернильница и тщательно заточенные гусиные перья. Оружия он не носил, по крайней мере на виду. Но жизнь изменила привычки счетовода, и Дрейк знал, что он не расстается со спрятанным под сюртуком маленьким двуствольным пистолетом.

Подбив итоги, Томас поднял голову и едва заметно скривил губы, что должно было изображать улыбку.

— Очень хорошая добыча вышла, — сообщил он. — Одна доля — почти полведра золота!