Усмешка тьмы

Узкая улица пульсирует от мигающего света рождественских елочек, поставленных в окнах домов. Когда я был маленьким, отец часто брал меня с собой в праздничные разъезды по спальным районам, но если сейчас я и чувствую себя снова ребенком, то только от беспомощности. Мать, глядя на меня в зеркало, говорит:

– Такой он теперь всегда.

Во всяком случае, именно это можно прочитать по движению ее губ, я уже опять собираюсь возразить, когда отец хлопает в ладоши этаким заправским фокусником (или одиноким зрителем в зале) – и возвещает всем сомневающимся:

– Я был прав! Мы на месте.

Сказав это, он снова кладет руки на руль, и мы приближаемся по улице к невысокому строению.

Деревья мерцают по обе стороны от машины, как будто скоро расстанутся с жизнью, и я почти боюсь, что мы вернулись в «Арлекин» – объехали его с заднего двора, допустим. Но нет, мы просто достигли перекрестка, на противоположной стороне которого находится железнодорожная станция.

– Здесь проходит линия до Лондона, – говорит отец.

– Разве мы не везем Саймона на нужную станцию?

– Он спешит, и я тоже хочу поскорее вернуть тебя домой.

Его взгляд в зеркало просит меня не вмешиваться. По крайней мере, за мной остается право вымолвить:

– Я рад, что зашел.

– А мы-то как рады! – заверяет меня мать. – Спеши к своим. С наступающим Рождеством тебя.

Я неловко бормочу, но имен Натали и Марка не говорю. Мой отец снисходит до рукопожатия – столь краткого, что можно подумать, будто мы просто случайно задели друг друга ладонями. Мать же обвивает мне шею и тянет в проем между сиденьями автомобиля, дабы запечатлеть на моем лице долгий ожесточенный поцелуй.

Я отворачиваюсь от машины, когда отец распахивает дверь и чертиком высовывается из своей табакерки на колесах.

– Если надумаешь снова приехать, – говорит он так тихо, что я почти не слышу его, – в следующий раз останови ее прежде, чем она захочет новых приключений.

Тормозные огни мигают мне на прощание, и «мини» исчезает за поворотом. Я рысцой спешу к станции.

Та пустует – касса в зале ожидания глухо законопачена, приходится всматриваться, чтобы понять: ее окошко – не просто рисунок на тусклой стене. Названия станции нигде не видно – ни на платформе, ни внутри. Провода дрожат на ветру, протянутые над поблескивающим железнодорожным полотном. Ветер гуляет и в зале, наделяя непрошеной анимированностью висящую там одинокую театральную афишу. Неизвестный вандал вымарал с нее весь текст и протер на месте лица пляшущей на переднем плане фигуры круглую белую проплешину. Ущерб наделил актера непропорционально раздувшейся белой головой над мешковатым костюмом с грубым чернильным мазком усмешки – столь широкой, что кажется, будто безглазый симулякр пытается каким-то образом выпучиться за границы постера. Мне вдруг нестерпимо хочется позвонить Натали, и я, достав из кармана телефон, набираю ее домашний номер.

По моим личным ощущениям уже довольно поздно, но Марк вполне может еще не спать. Через два гудка трубку кто-то берет – и молчит в нее, слышен лишь шелест дыхания. Возможно, дело в окружающем меня безлюдье – или в беспокойном танце плакатного улыбающегося человечка, – как бы там ни было, голос мой звучит неожиданно тонко:

– Марк?

– За компьютером. Позвать его?

– Ты так быстро сняла трубку, что я подумал на него. Тебя я предпочту в любом случае, Натти.

Ее бессловесный звук напоминает мне о Биб даже прежде, чем она говорит:

– Будь осторожен со словами.

– А что я сказал? – Когда она не отвечает, я добавляю: – Прости, я в чем-то провинился?

– Не телефонный разговор, – говорит она и кладет трубку. Я снова остаюсь один на пустынной станции – и пытаюсь убедить себя, что лишь ветер виной тому, что по спине поползли мурашки.

21: Отдохнем, когда сдохнем

Когда я захожу в квартиру, единственный звук, который слышу, – это мое дыхание. Марк, наверное, уже в постели. Надеюсь, Натали еще не ложилась.

– Всем привет! – объявляю я едва ли не шепотом. – Я тут.

Никакого ответа – с тем же успехом я мог взывать к разрядившемуся мобильнику; только детское приглушенное хихиканье слышится за дверью квартиры напротив. Глянув через плечо, не появился ли кто в коридоре, я решаю не тратить время на выяснение причин чужого веселья. Заперев дверь, на цыпочках крадусь в комнату Натали.

– Ты еще не спишь? – полушепотом спрашиваю я.

Она спит. Или притворяется спящей. Ее тело под одеялом неподвижно. Хочется верить, что ее сон – прямое доказательство того, что ничего серьезного не случилось, но сильное беспокойство чуть не толкает меня запрыгнуть на постель и начать трясти ее за плечо. Удержавшись от соблазна, я тихонько затворяю дверь и иду к своему компьютеру. Раз уж разговор с ней придется отложить до завтра, почему бы не скоротать время за каким-нибудь нужным и полезным делом?