Усобники

Пропал хлеб… Уходим, Аксинья, покуда нас тиун в кабалу не забрал.

Только увязали они котомки, еще не ведая, куда подадутся, как нагрянул тиун и закричал:

Так-то ты, Будый, решил меня обмануть? Ну нет, поработаешь на боярина, пока долг не воротишь. Долговым холопом будешь!

* * *

Великий князь Дмитрий вот уже месяц как был в беспокойстве. День начинал с хождения по палатам владимирского дворца, — одолевали мысли, прав ли он был, объявив удельным князьям о намерении покарать новгородцев, заставить их признать Новгород зависимым от великого князя Владимирского. Может быть, следовало смирить свою гордыню?

Распалялся гнев Дмитрия и тем, что новгородцы тянутся к Литве и немцам. Вот и брат Даниил как-то сказал:

«Не разумею, Дмитрий, отчего у тебя неприязнь к новгородцам и Новгород великому князю противится».

На что он, Дмитрий, ответил ему:

«Настанет такой час, брат, и ты поймешь, в чем мое недовольство».

Даниил пожал плечами:

«Ты, Дмитрий, во Владимире великим князем сидишь, на Клязьме, а Новгород эвон где, на Волхове. Кажись, дороги их не пересекаются».

Дмитрий с удивлением поглядел на московского князя.

«Ужели не разумеешь, Даниил, сколь верст от Новгорода до Владимира и сколь до рубежья литовского и земель германских?»

Пройдется Дмитрий по палатам, на оконца поглядит. День давно начался. В хоромах суетились, слышались голоса.

Дмитрий уже уведомил удельных князей о предстоящем походе, назначив сбор дружин в Переяславле-Залесском. И князья поддержали Дмитрия. В Переяславль-Залесский уже послал свои дружины брат Андрей, явились воеводы из Бслоозера и Рязани, Ростова и Твери…

Еще с начала зимы, но первому морозу, когда землю запорошило снегом, к Переяславлю-Залесскому сходились дружины. Шли верхоконные и пешие, тянулись обозы, сани-розвальни были загружены кожаными мешками с продовольствием и зерном для лошадей.

Вели дружины воеводы, являлись к Дмитрию, докладывали, сколько гридней прислал удельный князь и какой поезд привели с собой.

Накануне Дмитрий отправил гонца с грамотой к новгородскому посаднику, где перечислил все обиды на Новгород. А во второй грамоте — к тысяцкому и архиепископу — великий князь перечислил все грехи, какие числились за новгородцами.

Послав гридина в Новгород, Дмитрий поделился своими сомнениями с воеводой Ростиславом.

Тот насупил брови, ответил решительно:

Коли, княже, сомневаешься, то к чему сыр-бор затеял? Коли замахнулся, бей. И негоже ослушников миловать, их вольностям потакать. Не покараешь новгородцев, другим князьям повадно будет.

Дмитрий посмотрел на Ростислава, ничего не сказал, подумал: уж не на городецкого ли князя он намекает? Дмитрий и сам брату Андрею веры не дает. Сегодня он смирился, а завтра?

А признал великим князем потому, что Ногай ярлык ему дал. Но что поделаешь, коли Андрей коварен. Не идти же на него войной! Не раскалывать же Русь! Эвон, и Даниил сказывал: лучше худой мир, чем добрая свара.

Усмехнулся. Говорил Даниил, увещевая, а сам просил земель прирезать.

На прошлой неделе побывал Дмитрий у митрополита Максима, и тот заявил:

«Русь единой должна быть. О том всегда помни, великий князь. Не доводи государство до раскола. А Новгород к повиновению привести надобно, гам русичи живут, а не усобники. О том я отпишу епископу Клименту. — Чуть повременив, изрек: — Ино он и к папе римскому потянется…»

Потер лоб князь Дмитрий, присел на лавку рядом с воеводой.

Как, Ростислав, мыслишь, окажут ли нам новгородцы сопротивление?

Воевода нахмурился:

Лезть па рожон не осмелятся, силу-то ты поведешь немалую.

Пожалуй, и с тобой в согласии.

А в арьергард пусти персяславцев. В Торжке хлебную дорогу новгородцам перережут. Поживут без зерна, животы подтянут. А то, вишь, вольности им подавай…

* * *

Тревожно в Новгороде. Слух о том, что князь Дмитрий готовится идти на новгородцев войной, быстро разнесся по городу и породил множество толков. Утверждали, что Дмитрию удалось собрать всех удельных князей. Вспоминали, как не приняли князя, когда он из Копорья воротился…

В новгородском Детинце, в Ярославовых хоромах, сошлись выборные, озабоченные недоброй вестью. Говорили, что князь Дмитрий на Новгород всю Русь ополчил, у Переяславля-Залесского дружины сходятся. О своих обидах великий князь отписал в грамоте посаднику Семену, тысяцкому Олексе и архиепископу Киприяну. В них он помянул речи недостойные, какие говорили ему новгородцы.

Зачитал посадник грамоту, выборные выслушали; заговорили наперебой, каждый свое норовил высказать. Староста гончарного копна Пимон заверещал бабьим голосом:

Ополчение скликать, ратников. Аль Новгороду впервой за себя стоять?

Тысяцкий цыкнул на него:

Не ты ли, Пимон, в прошлом разе на вече громче всех орал: «Изгнать Дмитрия из Новгорода?» А ноне к чему взываешь? Это тебе не в гончарном ряду горшками тарахтеть.

Ты, тысяцкий, говори, да не завирайся. Это ты, Олекса, казну новгородскую Дмитрию открывал!

Посадник прикрикнул:

Будет вам, перебранку устроили! Коли дело до созыва ополчения дойдет, то пусть будет, как вече решит. А ежели постановим посольство слать, так Олексе с архиепископом его править.