Усобники

Посмотрела Ксения па Дарью — совсем еще девчушка, худая, большеглазая, языком едва ворочает, видно, совсем замерзла. Сжалилась:

Иди за мной.

Дарья заспешила вслед за княгиней.

* * *

Сам не свой бродил Любомир в свободное время по Владимиру. В неделю исходил город неоднократно, пропала Дарья. Кого только ни расспрашивал, никто не видел ее. Наконец тиуна спросил, а тот ответил:

Видать, прознала девка, что великий князь намерился ее в жены хану Ногаю отдать, вот и сбежала.

Лишь теперь понял Любомир, почему князь Андрей сказал, что Дарья не ему суждена. Огорчился гридин, но время взяло свое, постепенно забылась Дарья. А однажды на княжьем подворье Любомир едва не столкнулся с княгиней. Метнула на него Анастасия взгляд, шаг замедлила, может, произнести что-то хотела, однако ни слова не промолвила. Но с той поры Любомир часто ловил на себе пристальный взор молодой княгини.

* * *

Задумав по весне отправиться в Орду, великий князь решил взять с собой и Анастасию. Та не возражала, но пожелала ехать в облике дружинника.

Ханам и его мурзам и бекам ни к чему знать, что с великим князем едет его жена, — сказала Анастасия. — Ты, князь Андрей, вели кому-либо из гридней обучить меня в седле скакать и меч в руке держать.

Великий князь согласился. Верно, рассудила Анастасия: чай, на коне до самого Сарая добираться. Ответил:

Аль мало, княгинюшка, гридней, избери сама, и он при тебе неотлучно будет. Конь, какого подберешь, твой.

Глава 6

Первыми о весне возвестили перелетные птицы. Они летели караванами с юга на север к гнездовьям, и ночами слышались н выси их крики и курлыканье.

С весной ожил слепой старый гусляр, ие единожды исходивший Русскую землю, отогрелась стылая кровь. Отрок Олскса радовался, говорил:

Живи, дедко!

В сумерки Олекса выбирался из кабака, слушал, как перекликаются птицы. Москва погружалась в темноту, и вот уже гасли свечи в оконцах боярских хором, а в избах тухли лучины.

По воскресным дням на торгу у самого Кремля, до спуска к Москве-реке, собирался народ, было шумно. Мужики, приехавшие из деревень, заходили в трактир похлебать щей в жару, выпить хмельного меда или пива. В такие дни старец брал в руки гусли, потешал люд игрой и пением. Голос у него был глухой, дребезжащий: сказывались годы.

Услышал однажды князь Даниил звон струн, заглянул в кабак, удивился:

Ужели ты, старый Фома? Мыслил, тебя нет. А вот и отрок твой. Возьму-ка я его в свою дружину, чай, не забыл, сам просил меня о том.

И князь увел Олексу.

* * *

К утру в келье сделалось холодно и сыро. Власяница, надетая поверх обнаженного тела, совсем не грела. Однако

Дмитрий молился истово, отбивал поясные поклоны, а губы шептали слова молитвы. Лик у инока строгий. Он просил у Господа дать ему покоя душевного, забыть жизнь мирскую, простить вины его.

А в чем они, Дмитрий и подумать не осмеливался. Знал только: человек грешен от рождения, а отпустить грехи, помиловать — в воле Бога единого.

Горит лампада перед образом, высвечивая всевидящие Божьи очи. Скрипнула дверь кельи. Молодой послушник, согнувшись, внес охапку поленьев, сложил у печи. Долго возился, разжигая огонь. Бот пламя от лучинок перекинулось на дрова, и послушник вышел, чтобы вскоре вернуться с чашей воды и куском ржаного хлеба. Поставил все перед Дмитрием и снова покинул келью.

Сколько молился Дмитрий, он не знал. Одно ведал: грехи свои земные замаливал.

Присев на краешек ложа, пожевал хлебушка, запил водой. И не хотел, ап вновь на мысль пришло, как сытно едал в Берендееве…

Не успел отогнать греховную мысль, как память привела его на Белое море, к рыбакам, когда они сетью выволокли множество семги. Мясо у нее розоватое, во рту тает. Этакую рыбицу Апраксеюшка любила, ела, прихваливала: «Ровно девка в соку…»

Перекрестился Дмитрий, прошептал:

Господи, сызнова впал я в искушение. Плотское желание во мне превозмогло, одолело душу мою. Спаси меня, Господи…

День за днем инок Дмитрий жизнь свою судит. Хотелось справедливости, да всегда ли удавалось?.. Исповедается у игумена, будто облегчит душу болезненную, да ненадолго!

И опять становится князь Дмитрий, принявший схиму, перед святым образом, молится, поклоны отбивает. А из оконца кельи доносится шум леса, голоса птичьи. Мирская жизнь — она искушает Дмитрия.

Инок прикрыл глаза иссохшей ладонью, вздохнул. Неожиданно узрел Апраксию, какую в молодые лета повстречал:

здоровую, улыбчивую. И спрашивает она: «Ужели ие забыл ты меня, князь Дмитрий?»

Он хочет крикнуть: «Как я могу забыть тебя, любимая!» Но ни слова, из горла лишь хрип, ровно стоп, вырвался.

Опустился на колени, заплакал:

Боже, Боже, за что караешь меня? Призови грешного на суд Твой праведный!..

* * *

Непривычно Олексе в княжеской дружине: и годы у него малые, и воинские науки постигаются не сразу. А боярин, обучавший его бою, над ним потешался: то коня, будто ненароком кольнет и тот взовьется, сбросит Олексу, то ловким ударом саблю из рук выбьет. Гридням дай позубоскалить.

Увидел князь, пожурил боярина и гридней: