— А скупость Олексы не от доброй жизни, он за казну перед Новгородом в ответе. — И вновь сказал: — Вернемся из Копорья, все воротим.
— Новгород, княже, на тебя надеется, да и гридни, мыслю, не внакладе будут. И княжество Переяславль-Залесское с татарским разорением нищает.
Ростислав покинул палату, а Дмитрий о братьях подумал: нет меж ними лада. Даниил покуда голос не подает, смирно сидит в Москве. А надолго ли? Ну как умом и дрязгами Андрея жить начнет? Что скажут иные князья удельные — ростовские, муромские, тверской, белозерский?.. О-хо-хо, всем ли он, Дмитрий, угоден?.. И здесь, в Новгороде, не каждому боярину ко двору. Поди, есть и такие, какие его великое княжение меркой Александра Невского измеряют, сравнивают. По всему видать, позабыли либо вспоминать не желают, как изгоняли Невского из Новгорода.
Дмитрий тогда несмышленышем был и понаслышке о том ведает. Отец из Новгорода ушел, встал неподалеку. В ту пору немцы Псков взяли, Новгороду грозили, горожане поклонились Невскому, и он одолел рыцарей на Чудском озере…
Когда Невский сыновьям уделы выделял, Дмитрию Переяславль-Залесский достался. Здесь он провел многие годы: разор ордынский застал, вместе с переяславцами город рубил, стены и дома ставил. Споро строили мастера, далеко окрест слышались удары топоров, пахло свежим тесом. Навсегда запомнились Дмитрию эти запахи… Сюда, в Переяславль-Залесский, он привез из далекого Устюга и молодую жену Апраксию. Здесь рождались и умирали дети. Вот только что и сохранился Иван, болезненный, Богом забытый, потому как не может оставить после себя наследника…
Ударили в Софийском соборе к обедне. Вошла дородная ключница Меланья, внесла чашу с горячим молоком.
— Испей, княже. — Поставила чашу на столик. — Хочешь, я тебе медка принесу?
Усмехнулся Дмитрий, подумав: «Как за малым дитем, Меланья доглядывает. Этак ее Апраксия наставила». А вслух сказал:
— Спасибо, Меланья, потом выпью.
Ответил и забыл. Мысленно вернулся к тому времени, когда отец посылал его в Копорье. Те были его первые лета княжения в Переяславле-Залесском. С дружиной он прошел в землю лопарей — места дикие, глухие, где жили по чумам и избушкам, более напоминавшим дымные землянки, селились большими семьями, ездили на оленях и промышляли зверя. Дмитрий видел, как ловко лопари бьют стрелами белок и соболей, по неделям спят на снегу и питаются бог знает чем. Вот к этим лопарям и предстоит ему отправиться за недоимками…
В тот раз ни шведы, ни немцы к Копорью не подходили, видимо проведав, что пришла дружина русичей, встала на их пути, а Дмитрий, собрав с лопарей дань мехами и кожами, все привез в новгородскую скотницу.
Многое из того, что доставил в Новгород Дмитрий, отец, Александр Невский, отвез в Орду, ублажая ханских жен и многочисленных родственников.
Рассказывал Невский, как Берке-хан вознамерился женить его, насилу Александр Ярославич уклонился. «Я, — говорил, — стар, а молодая жена годами сыновьям моим годится…»
Зимой дни короткие, ночи длинные, редко когда солнце скупо проглянет. Небо все больше тучами снежными затягивает, а уж коли прояснится, то мороз давит.
У Дмитрия бессонница частая. Случалось, до первых петухов лежит, очи в потолок уставит. На столике-налое лампада тлеет, по стенам всякие тени причудливые вырисовываются. Вспомнилось, как еще в первые годы его великого княжения хан Мангу-Тимур русских князей в Орду вызвал и велел им идти войной на ясов, наказать за неповиновение. Повел удельных князей Андрей.
Поход на Кавказ был удачным, хан добычей остался доволен. С той поры Дмитрий и почувствовал, что Андрей норовит вырвать у него власть великокняжескую. Особенно влиял он на князей Федора Ярославского и Глеба Ростовского. Эвон, те даже великого князя в известность не поставили, что Михаила, зятя Федора, и Глеба, сына князя ростовского, в подмогу татарам на болгар посылали.
И было то в лето, когда Дмитрий намеревался укрепить Ладогу и Копорье от свеев и рыцарей…
С новгородских стен доносились окрики дозорных. Бодрствовала стража в Новгороде. Бодрствовала стража в Переяславле-Залесском и Твери, в Ярославле и Ростове, в Москве и во Владимире, не дремлют сторожа по всей Руси… Но что могут поделать дружины удельных князей, если нагрянет Орда силой несметной? Подобно огромному неводу, ее крылья охватят всю русскую землю с ее городами и селами, и нет от этой силы пощады!
Потер Дмитрий виски. Прилег на лавку. На душе тревожно. Повсюду засилье ордынское, тяжким грузом давит оно. Будет ли от него спасение? Князь снова сел, ноги коснулись шкуры распластанного на полу медведя; подумал: «Что, как этого медведя, легшего под ноги, так и Русь удельную свалили ордынцы, и когда теперь воспрянет она? А что очнется да поднимется, еще отец, Александр Невский, предвидел». Но когда это случится, если даже они, сыновья Невского, родные братья, в миру не живут?
Вновь прилег, коснулся щекой подушки. Долго ворочался на широкой лавке. Вздохнул:
— Ох, Андрей, Андрей, неугомонен ты и корыстолюбив, так и норовишь умоститься на великое княжение. А так ли уж сладко оно?