Успей пожить

Меня до сих пор трясет от воспоминаний об этом. Мне до сих пор это неприятно. И я до сих пор боюсь, что смогу быть невольным свидетелем этого опять. Поэтому перед тем, как войти в их комнату, я прислушивался. Да и каждый раз, когда просыпаюсь ночью и иду в туалет, проходя мимо двери, ведущей в их комнату, я молюсь, чтобы снова не услышать того томительного маминого вздоха.

Но нет, все прошло без происшествий. И теперь я стоял в своей комнате, разглядывая таблетки и прикидывая, сколько мне может понадобиться для того, чтобы уснуть и больше никогда не проснуться. Соблазн велик. Вот оно – спасение, можно просто выдавить из пластинки пару десятков таблеток, запить их водой и снова лечь. Можно даже плакать и уже не сдерживать слез. Можно даже снова подумать о всем, что беспокоит, что болит, что пожирает изнутри. Ведь какая теперь разница, если через несколько минут все уже закончится. Можно вспомнить всю свою жизнь напоследок, все радостные моменты и грустные, все победы и разочарования, улыбки и слезы – все то, что, может быть, получится унести с собой. Может быть после смерти я буду все таким же? Сохраню свою внешность, только вместо тела будет дымка. Сохраню воспоминания, только на этот раз они не будут болеть, а будут лишь знанием. Может, я смогу летать, когда стану духом и полечу туда, куда захочу, где еще не был, но так хотел попасть. А может, я просто усну и все забуду, и исчезну без возможности вернуться обратно.

Я не смог.

Я положил таблетки на стол и выключил ноутбук. За окном светало. Было лето, поэтому светает сейчас очень рано. Мне стало вдруг душно, будто кислород в моей комнате начал заканчиваться, будто мысль о самоубийстве уже так хорошо запрограммировалась в моей голове, что стала реальностью.

Мне стало страшно. Я решил выйти на улицу, чтобы просто подышать. Мне хотелось вдохнуть свежего воздуха. Хотя, несколько мгновений назад, я мог осознанно перестать это делать.

Уже давно мы продали ту коммунальную квартиру и живем в отдельном доме, который достался в наследство от дедушки. За домом был приусадебный участок, мама сажала там цветы и овощи. Я даже не подозревал, как вкусно тут пахнет по утрам. Я вошел в сад и медленно прошел к столику с лавочками, которые соорудил мой отчим и за которым моя семья часто отдыхает после тяжелого трудового дня.

Я сел на лавочку и обнял себя руками. На улице было очень тихо, только птицы начали просыпаться. Солнце еще не выглянуло, но уже отогнало тьму, постепенно осветляя небо. А я смотрел на это небо, которое будто бы было покрыто тучами.

“Эрик…”

Кто-то позвал меня по имени. Это было очень тихо, но будь хоть на полтона выше, я бы непременно вздрогнул. Я оглянулся – никого. Наверное показалось. Так я подумал я, пока мое имя не прозвучало еще раз.

В зарослях сливы и терновника, практически сливаясь со столбами деревьев, стоял мужчина. Я пристально смотрел на него, но не видел лица, лишь расплывчатые очертания. Я носил очки, поэтому списывал это на плохое зрение. Однако, подойдя ближе, понял, что человек почему-то странно переливается на ветру, будто сам колышется вместе с листьями деревьев. Мне не было страшно. Он меня не пугал. Он мне даже нравился, и я смутно пытался отыскать этого человека в своей памяти, потому что мне казалось, что я точно его знаю.

Я его знаю.

–Здравствуй, Эрик. Как поживаешь? – спросил меня человек. Его голос звучал гулко, как-то отдаленно, но эти нотки также были мне знакомы.

–Не очень, -ответил я. – Я хотел покончить с собой несколько минут назад.

–Я знаю, поэтому я и пришел к тебе. Ответь мне, зачем?

–Мне больно. Мне страшно. Мне непонятно. Мне невыносимо. Я не могу больше это терпеть. Я не могу выносить эту боль вперемешку с пустотой, я не могу и не хочу…, – я запнулся и тяжело вздохнул. Затем произнес вновь. – Мне страшно.

–Понятно. Но все же ты стоишь сейчас передо мной, ты не сделал того, что хотел.

–Я не смог, – честно признался я.

–Что тебя остановило?

Я задумался.

–Мне стало страшно.

–Так же страшно, как тебе сейчас?

–Нет, – ответил я. – Еще страшнее.

Мужчина подошел ко мне вплотную, нежно и осторожно взял мое лицо в руки, положив ладони на щеки и пристально посмотрел в глаза. Его ладони были приятны наощупь, а от его взгляда по моим щекам вновь потекли слезы. Не от страха, нет, но от того, что внутри меня будто прорвалась дамба; будто камень, преграждающий путь ручью был, наконец, смыт и унесен течением.

Он продолжал смотреть на меня своим пронзительным взглядом, а я смотрел на него в ответ, иногда зажмуривая глаза от слез и тихо всхлипывая. Этот взгляд был мне знаком, вся сущность этого человека была мне знакома, находила какой-то отголосок внутри, кричала, звала, прорывалась радостью сквозь тьму боли и страдания.