Иоганна так была поражена, что у нее захватило дыхание. Даже гнева не ощутила она против Гессрейтера. Итак, этот человек, обнимающий ее сейчас своей полной рукой, добродушный и, несомненно, искренне в нее влюбленный, никогда не верил в правоту ее и своего дела. Он вступился за нее потому, что ему нравились ее рост, ее кожа, ее голос. Действительно ли невиновен человек, за доказательство невинности которого он боролся с большой энергией, даже со страстью, — интересовало его довольно мало. Он спрашивал об этом после ласк, с зевком. Вот каковы были эти люди со связями и их судьи.
Но он ложно истолковал ее молчание.
— Если этого знать не полагается, — добродушно утешил он ее; — то это неважно.
И он провел пальцами по ее коже, теснее прижал ее к себе.
Позднее ей подумалось, что ведь она, наверное, вступилась бы за Крюгера даже в том случае, если бы принесенная им присяга и была ложной.
Гессрейтер спустился позвонить по телефону в Гармиш и попросил прислать им в Гризау платье. Иоганна между тем оглядывалась в неопрятном, непроветренном и лишенном настоящего комфорта номере. Она думала о Крюгере мягче, деловитее, чем всегда. Теперь она поведет за него борьбу обдуманнее, доведет ее до благополучного конца.
Гессрейтер вернулся. Они позавтракали в ожидании вещей. Гессрейтер посмеивался над валявшимися кругом маскарадными костюмами. Иоганна их даже не замечала. Она ела спокойно, не задумываясь, с прекрасным аппетитом.
Он, поглаживая бачки, принялся напыщенно и витиевато рассказывать ей о предполагаемой поездке. Конъюнктура сейчас, по его словам, благоприятная; он думает расширить свое предприятие. Пора ему наконец лично посмотреть и отдать себе отчет, в какой мере за время войны и после нее развилась заграничная керамическая промышленность. Он полагает, — добавил он, не глядя на Иоганну и сосредоточив свое внимание на кусочке масла, — что и Иоганна в настоящее время сумеет больше сделать для своего дела за границей, чем в Мюнхене. Он слышал, например, что тайный советник Бихлер в ближайшем будущем собирается и Париж. Во время путешествия этот тайный правитель Баварии, говорят, менее недоступен. Он предлагает — закончил он, намазывая, наконец, масло на булочку, — он предлагает Иоганне поехать вместе с ним. И умолк неуверенно, ожидая ответа.
Иоганна, не задумываясь, ответила, что согласна.
Книга третья
ЗАБАВА. СПОРТ. ИГРА
1. Бой быков
Все места вокруг арены — дешевые на солнце и дорогие в тени — были распроданы чуть ли не за неделю. Отовсюду из провинции съехались люди, чтобы полюбоваться утром — процессией, вечером — боем быков. Ибо в программе этой «корриды», устраиваемой, кстати сказать, в пользу вненациональной весьма гуманной организации — Красного Креста, значилось имя тореадора Монтильи II, выдвинувшегося на высшую ступень, одного из первых эспад Испании, самого известного — после диктатора — человека в стране.
Художник Грейдерер, хоть и знавший всего несколько жалких слов по-испански, возбужденный и доверчивый, пытался завязать разговор со своим соседом. Тот отвечал очень оживленно. Баварец и испанец, плохо понимая друг друга, тем не менее оба говорили горячо, жестикулируя, довольные каждый в отдельности вниманием собеседника. Художнику Грейдереру, очень восприимчивому ко всякого рода народным зрелищам, этот бой быков представлялся кульминационным пунктом его поездки в Испанию, которую он решил позволить себе, пока длилась еще его полоса успеха. Ему много рассказывали о крови, о лошадях с распоротым брюхом и тому подобных ужасах. Он ждал, нетерпеливый, взвинченный.
Процессия, виденная им утром, произвела на него сильное впечатление. С полным знанием дела он, благодаря мюнхенским процессиям в праздник «тела господня» ставший страстным любителем и знатоком таких зрелищ, оценил все мельчайшие детали. Бесконечной вереницей двигались мимо него тяжелые разноцветные одеяния священнослужителей, святые, в переливчатом блеске варварских драгоценностей, на носилках, несомых руками скрытых от глаз мужчин, равномерно шагающих в глухом, возбуждающем ритме; шитые золотом мундиры офицеров и чиновников, хоругви, неиссякаемые сокровища собора. Торжественная пышность выведенных на улицу войск: люди, кони, орудия. Все это шествует по цветам, толстым слоем заливающим мостовую, под полотняным тентом, натянутым над улицей в защиту от палящих солнечных лучей, среди свисающих с балконов и окон ковров. Было на что поглядеть художнику Грейдереру.