Успех

Симон Штаудахер стал распевать песни ландскнехтов, к огорчению Рези, умолявшей его быть потише, чтобы не услышали с улицы. Тюверлен присматривался к удивительному сходству между Кленком и его детенышем. Но у мальчика не хватало чего-то неуловимого, и это лишало его обаяния отца. Симона раздражали манеры Тюверлена. Он пытался задеть писателя, старался раздразнить его. Теперь вот пришлось отправиться на тот свет кое-кому из «истинных германцев». Ладно! Но еще раньше пришлось туда отправиться многим другим: Карлу Либкнехту, например, Розе Люксембург, имперскому министру иностранных дел, служанке Амалии Зандгубер, депутату Г., Мартину Крюгеру, клятвопреступнику этому подлому. Кленк несколько раз приказывал юноше заткнуть глотку, но тот не слушался.

– Заткни же глотку! – повторил снова, почти примирительно, Кленк. – Кто мертв – тот мертв, – добавил он своим могучим, низким голосом, желая прекратить разговор.

– Не всякий, кто мертв, – мертв, – своим сдавленным голосом громко произнес внезапно писатель Тюверлен; возможно, он вспомнил при этом о литературном наследии Мартина Крюгера.

– В этом вы, к сожалению, ошибаетесь, почтеннейший, – со свистом расхохотался страховой агент фон Дельмайер. – Когда вы окочуритесь, вам, к сожалению, будет крышка, и глотку свою вы заткнете.

– Вы ошибаетесь, – скромно возразил Тюверлен. – Случается, что мертвые открывают свои уста.

– Вы имеете в виду вашего друга Крюгера, Тюверлен? – спросил Кленк.

– Он не был моим другом, – сказал Тюверлен. – Но возможно, что я подразумеваю Мартина Крюгера.

Сейчас он уже знал наверно, что имел в виду не литературное наследие этого человека, а нечто совсем иное.

– Не обольщайтесь, – миролюбиво возразил ему Кленк. – Этот покойник рта не раскроет, в этом отношении Флаухер случайно раз в жизни был прав.

– Он раскроет его, – вежливо ответил Тюверлен.

Симон Штаудахер оглушительно расхохотался. Пламя сильно обгоревших свечей затрепетало. У Жака Тюверлена были широкие плечи и прекрасно тренированное тело, но между этими двумя огромными мужчинами он казался чуть ли не хрупким.

– Держим пари, что он заговорит! – произнес он.

Страховой агент фон Дельмайер насторожился, кассирша Рези подошла поближе.

– На что же вы хотите держать пари? – полюбопытствовал Кленк.

– Я ставлю весь доход с ближайшей моей книги, Кленк, против двух костяных пуговиц с этой вашей куртки, что покойник Мартин Крюгер раскроет рот.

– Он раскроет рот, чтобы говорить против меня? – спросил Кленк.

– Да, против вас, – ответил Тюверлен.

Кленк звонко расхохотался.

– Я добавлю еще бутылку терланского, – предложил он.

– Идет! – согласился Тюверлен.

– Это нужно оформить письменно, – заметил Симон Штаудахер, и они запротоколировали условия пари.

11. Как увядает трава

Жадно впитывал депутат Гейер все получавшиеся из Мюнхена известия о путче Руперта Кутцнера. Известия носили крайне сумбурный характер. Все-таки через сутки стало ясно, что путч провалился. По-видимому, провалился позорно. Огромная радость наполнила сердце Гейера. Ему представлялось наглое лицо Кленка, тот посасывал сосиску, запивал ее желтоватым вином, с дерзкой фамильярностью швырял слова о праве на насилие, и он, Гейер, торжествовал. Теперь мальчик увидит, что не все сходит так гладко, что наглость, самодурство, беззаконие и насилие обретают гибель в самих себе. Депутат Гейер лежал на диване, прикрыв под стеклами очков красноватые веки, заложив руки за голову, обнажив желтоватые зубы. Улыбнулся радостно, удовлетворенно.

На следующий день вечером он прочел об убитых на площади перед Галереей полководцев. Это были люди, убитые случайно, имена, не имевшие значения. Феземан отдал себя в руки властей, Кутцнер сразу же бежал в своем сером автомобиле. Затем он наткнулся на имя Эриха Борнгаака.