Глава 19. «Исторгните меня из праздности»
На необходимость постоянного труда Суворов обращает внимание очень настойчиво в своих многих распоряжениях –
Военный переворот, смещение Государя Павла I, который оказался опасным для екатерининской России – предмет сильных терзаний Суворова. Полководец пишет, в своей иносказательной манере, о недопустимости выступления против Отечества, пусть даже режим царский несправедлив:»
Своей наружности Суворов не любил. Его облик не соответствовал оссиановским представлениям о герое. Современники знали, что Суворов требовал, чтобы в помещениях, где он останавливался, не было зеркал… Не любил Суворов и позировать художникам: эту повинность отбывал с неохотой, будучи на вершине славы.
Суворов сказал: «Ваша кисть изобразит черты лица моего – они видны; но внутреннее человечество мое сокрыто. Итак, скажу вам, что я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего; во всю жизнь мою никого не сделал несчастным, ни одного приговора на смертную казнь не подписывал, ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик (тут вскочил на стул); при приливе и отливе счастия уповал на Бога и был непоколебим (сел на стул) как и теперь».
Весьма любопытна собственная заметка Суворова о его взгляде на женщин. Уезжая в 1772 году из Польши Суворов говорит в одном из своих писем к Бибикову: «Я не очень входил в сношение с женщинами; но когда забавлялся в их обществе, соблюдал всегда к ним уважение. Мне не доставало времени заниматься ими, и я боялся их: они – то и управляют страною здесь, как и везде; я не чувствовал в себе довольно твердости, чтобы защищаться от их прелестей».
***
Байрон произносит следующее: Суворов был необъяснимым чудом. Это слово —«чудо» – и впрямь точнее других характеризует Суворова
Суворов завещал:
Многое объясняют слова Державина, сказавшего в день похорон полководца: «
Глава 20. «Побеждал твердостью душевной…»
«
Главною чертою духовного облика Суворова, как полководца, было безмерное его честолюбие и жажда славы… Военную славу он считал выше всего и свое поучение войскам непрестанно заканчивал словами: «Слава, слава, слава». Искреннее признание в честолюбии, обуревавшем его всю жизнь, было едва ли не последнею фразою в устах умиравшего генералиссимуса: «Долго я гонялся за славою, – все мечта»… личный успех порождал бурный восторг.