Успеть к полуночи. Безмолвный свидетель. Позор семьи

— Я сказал: мерзко это все.

Щеголеватый чиновник резко выпрямился.

— Вот что я вам скажу, лейтенант. Вас вызвали сюда не за тем, чтобы выслушивать ваши замечания. Вас вызвали сюда…

— Вы ведь спросили, есть ли у меня комментарии, — прервал его Клэнси. — Вот еще одно соображение. Этот Джонни Росси виновен во всех мыслимых преступлениях, которые зафиксированы в уголовном кодексе. Вместе со своим братцем Питом он держит в руках все западное побережье. Ни один рэкет не делается там без их ведома — платная охрана, игорные заведения, проституция — все! Но никто не может схватить их за руку. И вот когда в этом маленьком мире лопнула какая-то пружинка, нам надо охранять Джонни Росси. Это же смешно!

— Возможно, это и смешно, но такова суть дела, лейтенант. Вашей задачей в настоящий момент является не вынесение моральной оценки этому человеку. Вашей задачей является просто обеспечение его безопасности. Нравится он вам или нет.

— И еще последний комментарий, — продолжал Клэнси. — До сих пор никому еще не удавалось засадить его за решетку или, скажем, в газовую камеру,[1] где ему самое место. Но если он собирается давать показания, я что-то никак не пойму, как ему удастся себя обелить. Если, конечно, в своих показаниях он не собирается сказать ничего существенного. Или если тут не кроется какая-то грязная сделка…

Человек за письменным столом издал недовольный вздох, открыл рот, намереваясь что-то произнести, но потом передумал. Наступила минутная тишина. Оба сверлили друг друга глазами. Когда Чалмерс, наконец, заговорил, его голос звучал тихо и напряженно:

— Мы не будем больше это обсуждать, лейтенант. Если вы думаете, что я упущу возможность допросить Джонни Росси перед комиссией по уголовным делам…

Клэнси, не моргнув, выдержал его тяжелый взгляд. Ну уж, конечно, ты не упустишь, словно говорили его глаза. Когда в зале заседаний будет полным-полно фоторепортеров и корреспондентов. Тебя и впрямь не интересует, отчего это вдруг Джонни Росси решил давать показания. Он поднял записную книжку и с шумом ее раскрыл.

— Хорошо, Чалмерс, — сказал он спокойно. — Под каким именем он здесь находится и где именно скрывается?

Чалмерс долго изучал стоящего перед ним полицейского прежде, чем удостоить его ответом.

— Он остановился в отеле «Фарнсуорт», номер 456. Он зарегистрировался под именем Джеймса Рэнделла. — Его глаза поискали настенные часы, рядом с которыми висела модернистская картина — скопление кричащих клякс. — Или, во всяком случае, он будет там в десять утра.

Клэнси и это записал и перечитал свои пометки, после чего сунул записную книжку в карман пиджака, а ручку закрыл.

— Хорошо. Мы не будем спускать с него глаз.

— Но только тихо. — Бледные глаза, в которых все еще не растаял гнев, вызванный замечаниями лейтенанта, впились в глаза Клэнси. — Никто об этом не знает.

— Мы все сделаем тихо. — Клэнси водрузил шляпу на темя. Его темные глаза были совершенно бесстрастны. — И мы доставим его вовремя. С руками и ногами.

Он повернулся к двери. Его точно ледяной водой окатило, когда раздался голос помощника окружного прокурора.

— Доставьте его живым.

Клэнси проглотил первые пришедшие ему на ум слова.

— Да, — только и сказал он, закрыв за собой тяжелую дверь.

В тихой ярости он пересек просторную приемную. Пышногрудая секретарша склонилась над пишущей машинкой, с улыбкой наигрывая на ней какую-то мелодию. Разъехавшиеся в улыбке губы обнажили большие белые зубы.

— До свидания, лейтенант.

Ох, уж эти зубы, подумал с отвращением Клэнси, идя к двери. Такие же, как ты сама, твоя улыбка и твой шеф Чалмерс. А возможно, и твой бюст. Белые, большие и — фальшивые.

Пятница. 10.15

Детективы Капроски и Стэнтон слушали инструкции в тесной обшарпанной комнате в здании 52-го участка, служившей кабинетом лейтенанту Клэнси. Разница между этой комнаткой и кабинетом помощника окружного прокурора в здании Уголовного Суда была существенной: здесь — исхоженный тысячами ног, в пятнах чернил, местами вспучившийся линолеум на полу, там — роскошный ворсистый ковер, на котором стоял Клэнси всего час назад. Здесь — небольшой поцарапанный стол, служивший предшественнику Клэнси и еще нескольким его предшественникам, там — широкий полированный стол красного дерева. В этой комнатушке стены были голые, а по углам стояло несколько деревянных стульев. Вместе с исцарапанными и побитыми шкафами для бумаг они почти загромождали все пространство крошечного кабинета. А окно выходило не на Ист-ривер с ее величественными мостами и живописными яхтами, чьи белые паруса испещряли голубую водную гладь, а на бельевые веревки в узких окнах, уныло свисавшие под бременем застиранных подштанников и выцветших комбинезонов.

Клэнси оторвал взгляд от пейзажа за окном.

— Такова суть дела, — сказал он спокойно. — В номере надо быть с ним неотлучно, по двенадцать часов каждому. — Он подхватил карандаш и начал вертеть его в пальцах. — Но это только до будущего вторника.

— Звучит многообещающе, — сказал Стэнтон. — Где этот «Фарнсуорт»?