Успеть к полуночи. Безмолвный свидетель. Позор семьи

Перрина, дрожа, поднялась:

— Мы остаемся с вами, Дьедонне и я!

Ее муж добавил:

— Тем более что касается Итальянца — это удар ножом, это как раз в духе Салисето, или Бастелика, или Боканьяно!

Маспи Великий взял за руки Дьедонне и Перрину.

— Спасибо… Я буду сражаться один. Самое позднее завтра я найду Корсиканца и мы объяснимся как мужчины. Если я не вернусь, то рассчитываю на вас, не бросайте моих…

Сцена была столь волнующей, что Элуа залился слезами. Его примеру последовала Селестина, затем бабушка, затем Дьедонне. И вскоре плакали все, кроме дедушки и Перрины, которые были другой закалки.

Адоли ушли, Элуа медленно прошел в середину гостиной. Он был подавлен.

Обеспокоенная, Селестина спросила:

— Элуа… это правда, что ты пойдешь к Корсиканцу?

Он неодобрительно посмотрел на нее.

— Ты хочешь послать меня на смерть? Вот уж никогда от тебя этого не ожидал! Сознавайся, тебе не терпится стать вдовой?

— Но ты же сам, вот только что…

— Просто у меня такая манера разговаривать, и хватит с меня твоих вопросов! С чего это тебя так волнует, что я буду делать, а что нет? Впрочем, наша честь пострадала не сегодня! Это случилось, когда твой сын пошел работать в полицию! Да, это и стало позором, настоящим позором нашей семьи!

Селестине пришлось приготовить липовый отвар своему мужу, чтобы он успокоился.

В кабинете Пишеранда, с помощью Бруно и Ратьера, инспектор пытался заставить Бастелика признаться в том, что это именно он убил Томазо Ланчиано с целью ограбления. Но Антуан оказался крепким орешком. Он упрямо отрицал обвинения, говорил уверенно и спокойно, что не могло не произвести впечатления.

— Что касается ювелирного магазина, да, тут я согласен… Да, это я замочил того типа… Сплоховал в тот момент, ну что теперь! И это, похоже, будет мне дорого стоить… Добродетель никогда не вознаграждалась, инспектор… И вот неудача… Я как идиот продемонстрировал свое лицо, освещенное спичкой… Да, любой новичок был бы более сообразительным… В нашем деле такое не прощается… это факт! Мне остается только надеяться на своих друзей, чтобы они не забыли меня, пока я не выйду на волю…

— Ну, старичок, это будет не завтра!

— Кто знает? А что до Итальяшки, которого вы пытаетесь на меня навесить, то дудки! Никогда не видал, никогда ничего о нем не слышал!

— Ты меня дурачишь?

— Нет. Я вообще узнал о существовании этого тина только тогда, когда он скончался, если можно так сказать… Ну, инспектор, если бы я укокошил парня, у которого при себе камешков на миллион, то неужели я стал бы вмешиваться и тратить потом время на ограбление ювелирной лавочки, как по-вашему? Стал бы я ввязываться из-за нескольких дамских сумочек, если бы был тогда при больших деньгах? Не надо считать меня таким дураком! Если хотите знать мое мнение, то все произошедшее с Итальяшкой — дело случая… тут действовал не профессионал, иначе бы кто-нибудь хоть что-то об этом бы слышал!

Пишеранд на три четверти был убежден, что доводы Бастелика не лишены смысла. После удачного дела гангстер не будет тут же испытывать судьбу, рискуя все потерять и при этом из-за гораздо меньшей выгоды.

— Допустим… Но в ювелирном магазине ты ведь был не один?

— Один.

— Тебе безразлично, что ты все берешь на себя?

— Это закон.

— Хорошо! Если тебе нравится изображать из себя жертву…

Антуан гордо встал.

— Не жертву, а мужчину, инспектор!

Бруно и Ратьер после столь напряженного рабочего дня решили пройтись по Марселю, внимательно слушая и наблюдая за всем. Они оба, и один и другой, были еще молоды, но до такой степени увлечены своей работой, что никогда не упускали случая в ней потренироваться, даже когда об этом можно было и не думать. Они спускались на Канебьер, магазины уже закрывались, как вдруг Маспи услышал оклик:

— Бруно!

К ним спешила Фелиси. Бруно представил коллегу, который сразу же произвел приятное впечатление на девушку своей вежливостью и мужественным видом. Она мило улыбнулась другу своего брата, но было заметно, что ее что-то сильно беспокоит.

— Бруно, мне надо с тобой поговорить насчет Пимпренетты!

Ратьер хотел сразу же отойти в сторону, но Маспи его остановил.

— Ты можешь говорить при Жероме, он в курсе…

— Бруно… ты знаешь, что она выходит замуж за Ипполита?

— Не может быть!

— Это, увы, так… Я совсем недавно встретила Пимпренетту. Она заходила к нам делать прическу. Чтобы посмеяться надо мной, конечно… и она всем объявила, что выходит замуж… Расплачиваясь в кассе, она подозвала меня, чтобы поговорить: «Твой брат, Фелиси, отвратительный человек… Он наговорил мне сказок, а я поверила… но с этим покончено… если ты его встретишь, скажи, чтобы он ко мне больше не приходил, потому что сейчас уже все решено: я выхожу замуж за Ипполита… Помолвка состоится завтра в восемь у нас… Если ты согласна, то я тебя приглашаю…» Я ответила: «Нет, я не приду, Пимпренетта, Потому что мой брат был бы очень огорчен, а я не хочу, чтобы он думал, что я тоже его подвела! Только ты совершаешь большую глупость, выходя замуж за Ипполита, за это ничтожество!»