Успеть к полуночи. Безмолвный свидетель. Позор семьи

— Тут звучали такие кошмарные оскорбления! Но, что поделаешь, это должно было когда-нибудь прорваться! И потом Бруно открыл мне глаза!.. Фелиси, я прошу у тебя прощения… Я никогда не была хорошей матерью ни для тебя, ни для остальных…

Девушка встала на колени перед матерью и взяла ее руки в свои:

— Я тебе клянусь, что нет… Все, что ты делала, ты верила, что это было правильно, конечно…

— Это правда… И у меня дома думали так же, как твой отец. У меня не было мужества признаться, что я ошибалась… А потом появилась твоя бабушка… Женщина, которая производила на меня большое впечатление… Я оказалась замужем, не успев даже понять, что со мной произошло… и потом, я очень любила Элуа, хотя он этого совсем не заслуживает…

Ее умиление быстро сменилось возмущением.

— Когда я слышу, как он говорит о своем сыне, нашем сыне, я его ненавижу! Фелиси, я рада, что ты идешь по стопам своего брата… Бедная Эстель уже почти на краю гибели… Не надо было разрешать ей выходить замуж за этого пьемонтца… Илэра я постараюсь исправить!

Поверив материнским признаниям, Фелиси рассказала о Жероме Ратьере и о своем желании выйти за него замуж. Взволнованная Селестина обняла свою дочь.

— Ты не представляешь, какую радость ты мне доставляешь!

В своей комнате Маспи Великий, которому обида, злость, горечь и в глубине души угрызения совести долго мешали забыться, внезапно задремал, даже не подозревая, что в нескольких шагах от него его жена и дочь замышляют разрушить идеал, которому он поклонялся всю свою жизнь, что они с мстительным пылом рвутся вновь сблизиться с тем, кого он считает позором семьи.

Из докладов своих коллег Пишеранд узнал, что мадемуазель Сигулес ни с кем из интересующих его лиц не встречалась перед тем, как отправиться спать. Он решил, что сам навестит Дораду, но счел невежливым посещение Эммы до полудня, ибо боялся, что придется вытаскивать ее из постели в такой непривычно ранний для нее час. Он отпустил Ратьера, который сразу устремился на улицу Канебьер, надеясь прийти в салон-парикмахерскую до того, как Фелиси закончит работу.

Дорада продемонстрировала все свое великолепие, когда в домашнем платье вышла на звонок полицейского. По легким, едва уловимым движениям лица посетитель понял, что его узнали.

— Что вы хотите?

— Поговорить с вами, мадемуазель Сигулес.

— Ко мне должны прийти…

— Буду счастлив с ним познакомиться.

— Но, месье, по какому праву…

— Старший инспектор Пишеранд, Национальная Безопасность.

— А!

— Теперь я могу войти?

Она посторонилась, и полицейский вошел в гостиную, обставленную с неожиданно хорошим вкусом.

— Что вы теперь от меня хотите?

— Ничего, если я присяду?

Она пожала плечами, как бы говоря, что подчиняется тому, чему не в силах помешать.

— Мадемуазель Сигулес, я здесь для того, чтобы попросить вас дать мне кое-какие объяснения.

— По поводу чего?

— По поводу вашего запроса на паспорт.

— Я не имею права запросить паспорт?

— Конечно, имеете.

— Ну так что?

— Куда вы собираетесь поехать?

— А вам какое дело?

— Значит, есть дело.

— Я так не считаю.

— Мадемуазель Сигулес, я терпеливый человек, но все-таки не надо перегибать палку! Что вы с собой берете, удирая в Аргентину?

— Я не удираю, господин инспектор… Я еду, а это совсем другое дело! Я обожаю путешествовать…

— Вы много путешествовали?

— Нет еще.

— Почему? Эта страсть пришла к вам впервые?

— Нужны деньги, чтобы отправиться пароходом или поездом… а до сих пор у меня их было недостаточно.

— Вы получили наследство?

— Вы считаете себя шутником?

— То, что я считаю, вас не касается!

— У меня есть очень богатый друг.

— Достаточно богатый, чтобы заплатить за драгоценности?

— А почему нет? Драгоценности мне очень идут!

— Я в этом не сомневаюсь… Покажите мне ваши!

— Что еще за новости!

— Я люблю драгоценности и разбираюсь в них.

Она заметно начала беспокоиться.

— Но к чему все это в конце концов?

— Вы покажете мне свои драгоценности?

— Нет!

— Вы хотите, чтобы я позвонил и взял ордер на обыск?

— Я… я вас обманула… У меня нет драгоценностей… Несколько незначительных побрякушек.

— Но тогда по какой причине они расспрашивали служащего префектуры, какова максимальная сумма драгоценностей, которую вы можете беспрепятственно провести через аргентинскую таможню?

— Но… но…

Тон Пишеранда изменился.

— Эмма Сигулес, у вас будут большие неприятности, если вы не решитесь быть чистосердечной… Я повторяю свой вопрос: где драгоценности, которые вы хотели вывезти в Аргентину?

— Я не знаю.

— Представьте, это меня не удивляет.

Она казалась удивленной:

— В самом деле?

— В самом деле… Вы до сих пор являетесь подругой Тони Салисето, не правда ли?

— Да…

— Это ему принадлежат драгоценности?

— Возможно…

— Это точно… Вы видели эти драгоценности?

— Нет.

— Тони сказал вам, что в Аргентину вы повезете с собой много драгоценностей?

— Да.

— И это не показалось вам необычным?

— Никто не задает вопросы Тони. И к тому же он обещал, что мы вновь заживем вместе, имея кучу денег в кармане… почему меня должно еще что-то интересовать?

— Вы должны были бы поинтересоваться, так как состояние, которое вам предлагает Корсиканец, замешано на убийстве.

— На убийстве?