Успеть к полуночи. Безмолвный свидетель. Позор семьи

— Вы правы, — сдержанно кивнул он. — Постороннему вовсе не обязательно знать, кому принадлежит компания. Так вот, позвольте объяснить: я владею тридцатью тремя процентами. Весь пакет акций распределен следующим образом: тридцать три, тридцать три и тридцать четыре процента.

Теперь он начинал получать удовольствие от моего невежества.

— То есть голос владельца тридцати четырех процентов акций перевешивает ваш или второго совладельца, но не обоих. И кто же они?

— Вторые тридцать три процента принадлежат герру Флецу, гражданину Лихтенштейна. Он также управляет повседневными делами компании, а кроме того, входит в совет директоров в соответствии с недавно принятым законом, по которому в совет директоров подобных компаний должен входить гражданин Лихтенштейна. — По его голосу я понял, что в этом и заключается единственная ценность герра Флеца.

— И кто же владеет тридцатью четырьмя процентами? — спросил я, когда он умолк.

— Видите ли, мистер Кейн, проблема в том и заключается, что мы сами этого точно не знаем.

* * *

Я сделал глоток «Пинеля», который, как выяснилось, мне налила Жинетт. Неплохо, но и не более того.

— Извините, но я не понял, — покачал я головой. — На правах главных пайщиков вы можете поднять все документы «Каспара» и узнать имена всех владельцев. — Я застыл, пораженный внезапной догадкой. — Или мы говорим об акциях на предъявителя?

— Так оно и есть, — мрачно кивнул Маганхард.

— Господи, а я-то был уверен, что они канули в прошлое вместе с хористками, пившими шампанское из туфелек! Да-а, теперь вы и в самом деле можете рассчитывать на неприятности.

Он помрачнел еще больше.

— Мы пошли на это, чтобы избежать утечки информации. В любой компании есть управляющие, которые в той или иной степени в курсе их дел… А у них есть жены и дети, которым они могут проговориться. Но когда имеешь дело с акциями на предъявителя…

— Я все это знаю.

Акции на предъявителя. Кусочки бумаги — сертификаты — подтверждают право на владение таким-то количеством акций такой-то компании. Но без имени владельца, проставленного на сертификате или в документах компании. Клочки бумаги, которые могут принадлежать любому, кому посчастливится ими завладеть, если только кому-то еще не удастся доказать свое право на них. Когда они переходят из рук в руки, это не фиксируется ни в каких документах, и никто не платит гербовый сбор. И практически невозможно доказать, что они поменяли владельца только потому, что кто-то сумел запустить руку в чужой карман.

— Ну ладно, — кивнул я. — Кому должны принадлежать эти тридцать четыре процента?

Маганхард тихо вздохнул.

— Человеку, весьма желавшему сохранить свое имя в тайне. Максу Хайлигеру.

Все ясно. Я о нем слышал, а взглянув на Жинетт, понял, что и она тоже. Один из тех таинственных и легендарных богачей, чьи племянники постоянно попадают в газеты в раздел светской хроники главным образом потому, что они его племянники. Но о самом Хайлигере не пишут ничего — даже если вам и удастся что-нибудь раскопать. Впрочем, не исключено, что вы можете также обнаружить, что ему принадлежит газета, в которой вы работаете.

И тут я вспомнил о нем один факт, публикации которого даже он не сумел воспрепятствовать.

— Он мертв, — сказал я. — Примерно неделю назад разбился в Альпах на своем самолете.

На лице Маганхарда появилась печальная улыбка.

— В том-то и беда, мистер Кейн. Через несколько дней после гибели Макса в Лихтенштейне появился человек с его сертификатом и потребовал важных изменений в делах «Каспара». Вы понимаете, что при голосовании его тридцать четыре процента перевесят тридцать три процента герра Флеца, если только там не будет меня.

Когда речь идет об акциях на предъявителя, это означает, что никакого голосования по доверенности просто быть не может. Единственный способ, с помощью которого вы можете доказать, что являетесь пайщиком, это если вы там появитесь, размахивая своим сертификатом.

— По правилам компании, — продолжал Маганхард, — любой из пайщиков может созвать в Лихтенштейне встречу всех совладельцев, объявив об этом не менее чем за семь суток, от полуночи до полуночи.

— И когда должна состояться эта встреча?

— Он назначил ее на самое ближайшее время. Она должна начаться завтра в полночь, точнее, в одну минуту первого. У нас осталось чуть больше тридцати шести часов.

— Думаю, мы успеем, — сказал я. — Но если вдруг нет, то не могли бы вы еще через неделю созвать новую встречу и отменить все его решения?

— Мистер Кейн, он требует продать все акции «Каспара». А это невозможно будет исправить.

Я вновь отхлебнул вина.

— То есть он хочет превратить все акции компании в наличные, и поминай как звали? Да, он и в самом деле не похож на законного наследника. Кто он?

— По словам герра Флеца, он представился Галлероном, бельгийцем из Брюсселя. Я никогда о нем не слышал.

Я посмотрел на Жинетт, но она отрицательно покачала головой.

— И даже если суд решит, что Галлерон не имел права распоряжаться этим сертификатом, акции «Каспара» назад уже не вернешь, — холодно сказал Маганхард.

— В какую сумму сейчас оцениваются акции «Каспара»?