Успеть. Поэма о живых душах

— Лучше бы форточку открыли, — негромко поддержала соседка Эльвиры Антоновны, которая сидела на кровати, — не потому, что готовилась выйти, а ее просто застали в таком положении. Соседка говорила с легким акцентом, звали ее Малола Файзуллоховна Мирзакарова, было ей около семидесяти, из которых восемнадцать лет она прожила в Москве, являясь давно уже гражданкой России, как и ее дети, и внуки, и все восемнадцать лет скучает она по теплу родных краев и сетует на московский климат, на долгие осенние, зимние и весенние холода. Есть у Малолы Файзуллоховны заветное воспоминание из детства. Было ей лет пять или шесть, она проснулась в тишине, все куда-то ушли. Родители на поле, понятно, старшие братья Малолы, двое, ушли с ними, а где средние братик и сестричка? Почему не слышно кудахтанья кур? Вообще ничего не слышно, будто мир онемел или опустел, или Малола оглохла. Она испугалась, вскочила, выбежала, обожгла ступни раскаленными камнями у порога, прыгнула с них в тень, под старую грушу, вокруг которой был небольшой кружок выгоревшей коричневато-серой травы. Села у толстого, в два раза толще Малолы, ствола, огляделась, прислушалась. Нет, она не оглохла — какая-то птичка где-то чирикнула, а потом тихо, очень тихо, но ощущаемо, слышимо шевельнулись листья груши. И опять замерли. И все другое замерло. Полная опять тишина. И Малоле вдруг стало очень хорошо. Так хорошо, что хоть смейся, но она не засмеялась, только улыбнулась. Она почувствовала себя счастливой хозяйкой этого мира. Нет, она знала, ей объяснили, кто настоящий хозяин, но он хозяин всего, а Малола — того, что видит, что перед ее глазами. А хозяйка она этого потому, что не она часть окружающего, а оно, хоть и больше, — ее часть. Груша часть ее, трава часть ее, дувал из камня из глины — тоже часть ее, карагач за дувалом — часть ее, вершины гор вдали — часть ее, синее небо — часть ее. И счастье Малолы превратилось в восторг такой силы, что даже больно стало, и слеза скользнула из глаза, при этом, хоть горяча была кожа щеки, но слеза еще горячее, Малола испугалась, что останется выжженный след и торопливо вытерла ладошкой щеку. На этом все кончилось. И много потом было событий в жизни Малолы, очень много, и хороших, и не очень, но утро это она помнит, как никакое другое, хотя не совершилось в нем ничего важного. Но в больнице, всего за полдня, она вдруг поняла, что скучает по морозу и холоду, по сыроватому воздуху, она хочет туда, она заранее знала, что, когда выйдет, будет счастлива так же, как в то утро под старой грушей.

— Да вообще ничего не надо! — отрезала больная, лежавшая рядом с Малолой Файзуллоховной. — Облучаете, а через год у людей рак начнется, а вы будто и ни при чем! Лучше бы, в самом деле, убрались, у вас из туалета воняет.

Она была не права, из туалета не воняло. Ее просто оскорбляло, что она лежит так, что видит дверь в туалет, дверь неплотно прикрытую, следовательно, через щель может пахнуть, даже если сейчас не пахнет.