Читаем Успеть. Поэма о живых душах полностью

Успеть. Поэма о живых душах

И Галатин поспешил в магазин, в супермаркет, что был неподалеку, где купил, конечно, не только шоколад, но и всего другого понемногу. Вернувшись, сказал Наталье Владимировне, что еще не завтракал, почему бы ему не приготовить завтрак здесь и не разделить трапезу с нею? Она согласилась, заметив, что по времени скорее пора обеда. Галатин быстро нарезал салат из помидоров, сварил четыре сосиски, нашел турку и приготовил кофе, он помнил, что Наталья Владимировна любила кофе, поэтому купил пачку молотого, не слишком дорогого, но и не самого дешевого. Спросил Наталью Владимировну, где лучше устроиться — в кухне или в комнате. Она обычно принимала Евгению Сергеевну в комнате, за круглым столом, что стоял в центре, считая угощенье в кухне дурным тоном.

— Конечно, здесь! — ответила Наталья Владимировна.

И он сервировал стол в комнате, все принес, расставил, Наталья Владимировна восторгалась:

— Кофе! Вы попали мне в самое сердце, Василий. Боже мой, кофе!

— Мы покушаем сначала, а потом кофе.

— За «покушаем» вам двойка, люди едят, а кушают, как известно, лошади, причем овес и се-но. Или вы к моему возрасту так обращаетесь? Кушать — детишкам и беспомощным старичкам говорят. Неважно, но хочу кофе сейчас, а то ос-ты-нет!

— Подогрею.

— Пить подогретый кофе? Видела бы вас мама! Нет, только сейчас. А потом можно сварить еще, если вам не тру-дно.

Они выпили кофе, потом принялись за еду. О шоколаде Наталья Владимировна не вспоминала, хотя плитка его лежала на столе, она ела с видимым аппетитом, которого стеснялась, поэтому время от времени удерживала себя, задавала вопросы о том, что происходит в мире, но слушала невнимательно.

Потом Галатин сварил еще кофе, на этот раз Наталья Владимировна пила его с шоколадом. На белом ее лице выступил румянец — неожиданно легко-девичий, светло-розовый.

— А Варя молочный шоколад любила, — сказала она.

И заплакала.

Слезы обильно катились из глаз, она прикладывала к ним бумажную салфетку.

— Не смотрите, — попросила она Галатина. — Плачущая старуха — неэстетично.

Галатин отнес посуду на кухню, все вымыл. Когда вернулся, Наталья Владимировна сидела опять в кресле, успокоившаяся.

— Вот странно, — сказала она. — Когда мне хорошо, причем от элементарных вещей, от той же еды, я тут же вспоминаю Варю. Поэтому мне лучше, когда мне хуже, вы понимаете, Василий? — Да, конечно. Ну что ж, я пойду? И буду заглядывать, если позволите.

— Не позволю, Василий. Это ни к чему. Сейчас я никого не жду, а придете раз, другой, начну ждать.

— Я и в третий приду, и в четвертый.

— Нет. Не надо. Не мешайте мне умирать. Я говорю серьезно.

Галатин хотел что-то сказать, возразить, но она подняла руку:

— Все, все, до свидания!

И Галатин ушел.

Он медленно поднимался на свой этаж, думая, что лучше или хуже: дожить до глубокой старости и утратить разум и память, как отец, или оставаться в полном разуме и сознании, как Наталья Владимировна?

Тут мысль его неожиданно скакнула: у Алисы тоже очень белая кожа. Как у Натальи Владимировны. Проживет ли она столько же? Если да, то застанет начало двадцать второго века.

И еще раз скакнула мысль, на этот раз болезненно, вспомнился вычитанный в интернете случай: мальчик, у которого разводились родители, прыгнул с третьего этажа. Надеялся, что только что-нибудь сломает и напугает родителей, и они образумятся, но убился до смерти.

Алиса, конечно, никогда этого не сделает, но…

Он остановился на площадке своего этажа и позвонил ей.

Алиса вместе ответа прислала сообщение:

«дедась у меня дела сори»

«Хочешь, я приеду?»

Алиса не ответила.

Галатин повторил:

«Хочешь?»

«да а зачем»

«Я соскучился. Буду твоим Дедом Морозом».

«это придумывоют дедморозов нет»

«Зато я есть».