Читаем Успеть. Поэма о живых душах полностью

Галатин, закончив завтрак, поблагодарил и встал, чтобы одеться, уйти первым и не видеть, как прощаются Юля и Виталий. Но и Виталий тут же встал, и тоже пошел к двери. Юля, спрыгнув со стула, подбежала к нему, обняла, встала на цыпочки, чтобы поцеловать. Виталий подставил щеку. Видно было, что он и стесняется, но и лестно ему, что такая симпатичная и юная женщина его любит, поэтому не сопротивлялся, когда Юля повернула ладошкой его лицо и поцеловала в губы.


В машине Виталий молчал, хмуро глядя на дорогу. И Галатин молчал.

Только когда выехали из села, Виталий сказал:

— Ты, Русланыч, если что думаешь, лучше не думай.

— Я и не думаю.

— Вот и хорошо. Некоторые вещи легко понять, но трудно объяснить.

Галатин, несмотря на обещание не думать, задумался над загадочными словами Виталия.

Да и сам Виталий, похоже, был озадачен собственным изречением, но вскоре лицо его стало безмятежным, просветленным — все сложное осталось позади, а впереди привычное и спокойное движение, впереди дорога, которая ничего от тебя не требует, не хочет, ничем тебя не побеспокоит — если, конечно, правильно себя вести.

Они выехали в темноте, но с каждой минутой и каждым километром становилось светлее. Машин встречалось немного, все больше трудовые, грузовые, а иногда ехали по совсем пустой дороге, будто были одни в своем путешествии.

Галатин вспоминал, как ездил с отцом, у которого был сначала «Москвич-408», потом «Москвич-412», потом жигули-копейка, а потом и люкс советского автопрома, люкс не по объективным качествам, а по статусу в глазах потребителей, «шестерка». Четверть века ездил на ней Руслан Ильич и продал, когда по здоровью не мог уже водить, а сын Василий так и не научился. Пробовал отец учить сына, раза три или четыре сажал за руль в подростковом и юношеском возрасте, Василий и сам вроде бы хотел, но быстро обнаруживалось, что скоординировать движения, вовремя на одно нажать, а другое отпустить, он не в силах, отец смешливо сердился и называл Василия пьяным осьминогом. «Да я бы и осьминога научил, — говорил он, — а ты чем больше пробуешь, тем хуже получается. Нет, вижу я, не твое это, лучше и не пытаться!» Через какое-то время все же предпринимал новую попытку — с тем же огорчительным результатом. Вот и продал Руслан Ильич машину, а потом и дачу, куда не на чем стало ездить. Василий, не захотел взять дачу на себя, не захотели и выросшие к тому времени Антон с Ниной, будучи насквозь городскими и не имея интереса к грядкам, цветникам, яблоням и вишням.

А ездить с отцом, сидеть рядом и смотреть в окно Василий всегда любил. За городом смотрел на поля, сады, лесополосы, в городе на дома и людей, гадая, как они живут и надеясь, что живут хорошо.

— Петровск, — сказал Виталий.

— А?

— К Петровску подъезжаем.

— Интересно, я ни разу там не был.

— И не будешь, мы мимо просквозим.

Тут Виталию позвонила Лариса. Он говорил с нею так, будто был недоволен, что отвлекают от дела, но слышалась в голосе и грубоватая ласковость:

— Еду, Ларис, ничего особенного. Отдыхал, конечно. Вот ты, ей богу! Нет, голодный! А чего спрашивать тогда? Как Оксанка там? Понятно. Хорошо. Ну все, пока.

Сразу же после этого позвонила и Юля. Голос Виталия был точно таким же, как и в разговоре с женой:

— Час прошел, а ты уже… Юль, я за рулем, потом расскажешь. Я же говорил: завтра утром или к обеду. Давай, пока. Я тоже. Хорошо. Все, не могу говорить, менты впереди.

В самом деле, у обочины стояла полицейская машина, а возле нее двое служивых в теплых серых куртках и шапках; один из них поднял полосатую палку и помахал ею, будто подманивая к себе. Виталий подрулил, остановился. Достал папку с документами, вылез из кабины, пошел к полицейским.

Он показывал документы, а Галатин, чтобы немного размяться, вылез из кабины. Полицейские посмотрели на него. Один, сержант, был молодой, худенький, скучный, на ногах — унты. Не по форме, но, может, у человека ноги больные, мерзнут. Второй, лейтенант, был чуть старше напарника, но тоже молодой, высокий, полицейская форма шла ему, что случается редко, и даже куртка не казалась мешковатой — не исключено, что лейтенант подгонял ее по фигуре. Оба были без масок, как и Виталий, поэтому и Галатин не надел маску. Должно быть, на трассе не так строго блюдут антивирусные правила: на свежем воздухе и морозе в опасность заражения как-то не верится.

— Здравствуйте, — сказал полицейским Галатин. — С наступающим вас!

— Добрый день, — ответил за двоих лейтенант. — Вместе едете?

— Он к родственникам в Москву, — поторопился объяснить Виталий. — Я взял человека попутно, не запрещается же. Ведь нет?

— Пока нет, — сказал лейтенант. — Документы можно посмотреть?

— Чьи? — не понял Галатин.

— Ваши.

— Зачем?

— Русланыч, чего ты? — упрекнул Виталий. — Тебе трудно?

— Мне нетрудно, но хотелось бы знать причины и основания, — сказал Галатин. — Насколько я знаю, проверка документов у граждан, особенно если они не водители, не входит в обязанности дорожной полиции!

Сержант кисло скривился: ну вот, опять байда начинается! Лейтенант был выдержаннее, он даже улыбнулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее