Успеть. Поэма о живых душах

И включил на полную громкость радио. Ведущий, известный своим злым патриотизмом, ругательски ругал оппозиционера, известного своим ерническим либерализмом, за какие-то слова о каком-то подвиге времен не затихшей Великой Отечественной войны.

— Ты мразь, подонок, — заочно обращался ведущий к оппозиционеру так яростно и громко, будто говорил на площади и будто обличаемый стоял перед ним. — Ты последняя гнусь даже не потому, что замахиваешься на святое, а потому, что делаешь это как крысеныш, мелко, подло, ты просто кусаешь, зубки-то мелковаты, ты просто скотина, и я сейчас специально вот так это говорю, я сознательно это говорю, грубо, даже тупо, знаешь почему? Потому что говорить нормально я буду только с теми, кого уважаю, а ты тупой мерзавец, говорить с тобой нормально — значит принимать тебя всерьез, а я не хочу, чтобы тебя принимали всерьез, поэтому говорю с тобой так, как ты этого заслуживаешь, все, больше ни одного слова. Теперь попрошу прокомментировать нашего гостя, — и ведущий назвал имя писателя, прославившегося не столько книгами, сколько бескомпромиссной критикой власти, которую он упрекал в недостаточной властности, отсутствии воли к культурной, интеллектуальной, а если понадобится, и прямой экспансии по отношению к окружающим народам и пространствам.

Писатель охотно заговорил. Изъяснялся он сбивчиво, торопливо, к тому же слышалось, как набежавшая от ораторского вдохновения слюна с трудом умещается в его рту; создавалось ощущение, что у него там что-то вроде бетономешалки, где цемент слов ворочается вместе с жидкостью слюны, преобразуясь в однородную густую массу.

— Каждый имеет свое право, — говорил он, — но надо различать, когда если кто хочет действительно что-то, а когда это просто пиар в свою пользу. Это просто пиар.

— Наглый пиар, — соглашался ведущий.

— Да, наглый пиар, и больше ничего. Если бы это было как-то по делу, а это абсолютная чепуха, никто не слушает, никому это…

— Точно! Никому не интересно. Вопрос: надо ли нам тогда это обсуждать? Мое мнение: надо, потому что этот говнюк выражает тенденцию.

— Да, я тоже так считаю. Обсуждать надо, не хочется, но приходится обсуждать. Потому что тут не только тенденция, а тут какие-то силы деструктивные, тут явное что-то…

— Заказ.

— Да, заказ. Это не обязательно прямые деньги, но мы знаем, как это делается. Послушают, скажут ему: приезжайте, прочитайте лекцию.

— В точку! Обналичивание хамства, так это называется. Обналичивание лжи и бесстыдства. Вы знаете, бесстыдство сейчас очень ходовой товар, отлично конвертируется. Как считаете?

— Да. Это всегда хорошо продавалось — когда мы гадим сами на себя.

— И я о том же! — воскликнул Виталий. — Что мы умеем — гадить на себя!

Он развил тему, что-то говорил, и по радио говорили, и Галатину показалось, что он слушает это уже не меньше часа.

— Выключить можно? — спросил он.

— Не нравится?

— Нет.

— Почему?

— Я не обязан объяснять. Выключи или сделай тише.

Виталий убавил громкость и сказал с точно таким же злорадным удовольствием, которое слышалось в речах ведущего и писателя:

— Жалеешь, что со мной поехал? Сам напросился, терпи.

— Да ладно, — Галатину не хотелось поддерживать этот разговор.

— Что ладно? Я же вижу, не нравлюсь я тебе. Ты мне тоже не нравишься. Но я-то знаю, почему ты мне не нравишься, а почему я не нравлюсь — непонятно. Объясни, пожалуйста.

— Тебе больше говорить не о чем?

— А о чем еще? Хоть бы спросил, почему ты мне не нравишься.

— Не спрошу.

— А я сам скажу. Начнем с того, что ты меня за человека не считаешь. Снисходительно относишься ко мне. Скажешь нет?

— Нет. Нормально отношусь.

— А вот и соврал. Ты не бойся, я правду люблю, если она честная. Я не обижусь. Может, мне даже надо наконец узнать, в чем мое дерьмо. Давай, колись, что во мне не так?

— Все так, отстань.

— Да я сам знаю, Русланыч, дорогой. Думаешь, ты первый такой, с кем я дискуссию имею?

— Виталь, уймись. Тебе скучно, что ли?

— Мне не скучно, а хочу, чтобы ты знал, что я вас всех насквозь вижу. Вы, типа, интеллигенты, а мы, типа, работяги, чернорабочие для вас. Думаешь, я против? Нет. Разделение труда, кому что. Мне нравится ездить, я езжу. Но вы вот получаете верхнее образование — для чего? Чтобы думать, как устроить жизнь. Правильно?

— Я не думаю, как устроить жизнь. Я музыкант, — Галатин все еще надеялся отшутиться. Но Виталий был непреклонен.

— И что? Ты музыку играешь, физики формулы сочиняют, инженеры проекты рисуют, политики тоже что-то там делают. Для чего? Чтобы у нас у всех была интересная умственная и культурная жизнь. Мы вас возим, мы на вас работаем, а вы нам должны обеспечить атмосферу. А мы что видим? Похабень по телевизору, если про культуру, а о технике я вообще молчу. Машины не умеем делать, ракеты в космос не летают, вопрос: вас зачем учили? А?

Галатин прибавил громкость в наушниках.

— Нечем крыть? — спросил Виталий.

— Нечем. Ты победил.