Читаем Успеть. Поэма о живых душах полностью

Отдел полиции начинался, как, наверное, и везде (Галатин сроду не бывал в таких местах), с дежурной части. За окном с соответствующей надписью сидел полицейский, держа телефон возле уха и что-то записывая. Галатин встал перед ним, полицейский кивнул ему, дав понять, что заметил, и выставил вверх палец: подождите. Галатин ждал, смотрел вдоль длинного коридора. Время от времени проходили работники, все без масок. Так оно и было в то время: люди, принадлежавшие одному кругу, служебному, семейному, соседскому, не опасались друг друга, будто считали, что от своих зараза не передается. Да и уставали бояться, страх ведь тоже устает.

На стуле напротив окна сидел с опущенной головой мужичок удивительно доисторического вида — в овчинном полушубке, который хотелось назвать зипуном или армяком, в меховой шапке, которой подошло бы имя треуха, в валенках с галошами. Так и чудилось, что на дворе ждет его каурая лошадка, запряженная в сани-розвальни.

Мужичок приподнял голову, показал красное лицо со слезящимися глазами, посмотрел на Галатина и обрадовался:

— Пришел?

— Пришел, — не стал возражать Галатин.

— Давно пора! — одобрил мужичок. — А то сижу тут один, как этот. Скажи ему там.

— Скажу.

— Молодец!

Мужичок уронил голову, не в силах держать ее так долго.

А дежурный полицейский, закончив разговор, спросил:

— Чего хотели?

— Сотрудник тут у вас. Довольно молодой, круглолицый такой.

— У нас все молодые и круглолицые.

— Он машину арестовал, грузовик, взял мой паспорт, а водитель в больнице, я пошел в больницу, а он, оказывается, умер.

— Ничего не понял. Кто арестовал, кто умер?

— Арестовал ваш сотрудник, не знаю его фамилии.

— А звание?

— Не помню. С двумя звездочками погоны, лейтенант.

— Саша! Кошелев! — громко крикнул дежурный.

В двери одного из кабинетов показался полицейский повыше и похудее того, кого искал Галатин.

— Ты никакую машину не арестовывал?

— Я с утра тут безвылазно сижу. Наверно, Полищук, он любит такие дела. Полищук! Ты тут?

Из другого кабинета вышел полицейский с кружкой в руке.

— Никого не арестовывал? — спросил Кошелев.

— Была охота под Новый год, — ответил Полищук. — Может, Бехтияров? Бехтияров!

Так они выкликали друг друга, и вскоре в дверях выстроилось с полдюжины полицейских, которые все были, как и говорил дежурный, молоды, но круглолицего знакомца не было.

И тут он вошел с улицы сам.

— А я вас ищу! — сказал Галатин. — Ваша помощь нужна, в больнице сказали, что водитель умер, что он в морге, а в морг не пускают.

— Что значит умер? — недовольно спросил круглолицый. — Ладно, пойдемте.

Они вышли, сели в машину полицейского и поехали к больнице, что заняло не больше пяти минут. За это время Галатин успел спросить, как зовут полицейского — неудобно было обращаться безымянно. Тот неохотно сообщил, что зовут его Никитой, но лучше обращаться по званию: товарищ лейтенант.

Опять позвонила Лариса. Галатин ответил коротко: продолжаю выяснять, сейчас как раз этим занимаюсь.

В больнице лейтенант Никита прошел мимо охранника, не поздоровавшись с ним и даже не глянув в его сторону. И направился сразу же в кабинет главврача на второй этаж. Галатин следовал за ним. В кабинет входить не пришлось, потому что главврач сама в это время выходила оттуда — высокая женщина в очках, с седыми волосами, видневшимися сквозь голубую полупрозрачную шапочку с резинкой по окружности.

— Здрасьте, Валентина Георгиевна, — уважительно поприветствовал ее лейтенант Никита.

— Здравствуй, ты чего тут?

— Да вот человек больного к вам поместил, водителя, он ехал с ним, фамилия Королев, а потом он пришел, а ему кто-то сказал, что водитель в реанимации, а кто-то, что он, наоборот, умер и в морге. Разобраться бы, а то путаница какая-то.

— Разберемся. Как мама?

— Стабильно, спасибо.

Главврач достала телефон, отошла в сторону, негромко с кем-то поговорила. Вернулась:

— Никакой путаницы. Скорее всего, когда сказали, что в реанимации, он там и был. Но не спасли. Сердечная недостаточность.

— Странно, — сказал Галатин. — У него аритмия была, давление пониженное. И вдруг недостаточность.

— Где аритмия, там и недостаточность. Вы кто ему?

— Ехали вместе. Попутчик.

— Надо родственникам сообщить.

— Логичней вам, — возразил Галатин. — У меня его телефон, там номер его жены, вот, Лариса, — Галатин подал женщине телефон, на дисплее которого было имя Ларисы, оставалось лишь нажать.

— А сами не можете?

— Я ему никто. Подумают еще что-нибудь.

— Никита, позвони ты, — попросила главврач лейтенанта. — Мало мне работы с утра до ночи, еще такие вещи родным говорить. С ума сойду.

Никите тоже не хотелось звонить.

— Надо бы проверить сначала, — сказал он. — Пусть человек в морге опознает. А то мало ли что…

— Ну, пусть опознает, идите, я туда позвоню, чтобы впустили.

У открытой двери морга их ждал предупрежденный служитель, пожилой мужчина в черном халате и черной шапочке, с голубой маской на лице.

— Маски! — неприветливо напомнил он лейтенанту и Галатину, которые в больнице, естественно, были в масках, а сейчас оба приспустили их на шею.

— Боитесь, мертвых заразим? — спросил Никита.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее