Успокой моё сердце (СИ)

Но малахитов как не было, так и нет.

Он не двигается.

Поздно…

- ПАПА! ПАПА! ПАПА!.. – он кричит так громко, как только может. Он зовет, в надежде услышать в ответ хоть что-нибудь. Больше всего на свете мечтает увидеть любимые глаза. Он так соскучился! Он так любит! Не надо спать, не надо! Не надо уходить! Нет! Он будет хорошим. Он будет очень-очень хорошим мальчиком, он будет слушаться, он не будет убегать! Он не будет плакать – не будет, честно… только не бросай… только не бросай, папа!

Соленые слезы душат, мешая говорить. Но малыш не замолкает. Не замолкает, потому что с каждой секундой крышка все ближе, Она хочет его забрать, Она хочет спрятать его, увести… а он должен остаться! Папа должен остаться с ним, с Джеромом!

- Люблю… люблю, люблю! – стонет мальчик, сжимая пальцами ворот рубашки отца – не пустит. Не даст закрыть!

- Сыночек…

Она? Опять Она?! НЕТ!

- Папа… мой… папа – мой! – сквозь рыдания, громко, испугано вскрикивает он, - мой… хочу… мой!

Знает, что остановить женщину не получится – она слишком сильная – но не замолкает. Потерять его будет больнее всего того, что Она ещё может сделать. Тогда… пусть забирает его! Его, Джерома! Только не папочку!..

- Твой, - постепенно из ненавистного тембра образуется совсем другой. Смутно знакомый, - ну конечно же твой, мой маленький. Посмотри, я же здесь!

Папа?..

Широко распахнув глаза, Джером вздрагивает, вздергивая голову. Ищет малахиты… ищет… но вокруг уже ничего нет. Ни ящика, ни крышки, ни Её. Пусто. Пусто и темно. А ещё жарко - вместо холода появляется жар.

- Папа… - жалобно стонет мальчик, жмурясь, - папа – мой…

Наверняка опоздал. Наверняка Она отбросила его и сделала то, что хотела. Это и есть «под землей»? Здесь так темно?..

- Я тут, - подтверждает дорогой сердцу голос, звуча где-то совсем рядом, - и я тебя люблю. Я очень сильно тебя люблю, Джером.

Не поверив своему счастью – такому, казалось бы, невероятному – мальчик, шумно сглотнув, все же решается проверить. Немного, самую малость, отстраняется. И о чудо – темнота светлеет. Ещё назад – да это и не темнота вовсе, а покрывало! Если в него слишком глубоко зарыться, то темно, да… а ещё?..

Папа! Папа, самый настоящий! Он сидит на кровати, а не лежит в каком-то ящике, он смотрит на него. Внимательно, встревожено смотрит… малахиты блестят. И в них, внутри, отражается Джерри.

- Не спать, - опомнившись, быстро-быстро, отчаянно шепчет малыш, - не спать, нет, папа! Не спать!

- Хорошо, - мужчина сразу же соглашается, просительно протягивая к нему руки, - мы не будем спать, пока ты не захочешь.

- Не спать, - продолжает бормотать Джерри, но с огромным, непередаваемым удовольствием, с облегчением, неподвластным ни описанию, ничему либо другому, принимает просьбу отца. Забирается к нему на колени, прижимаясь к теплой-теплой, широкой груди. Прячется от всего страшного, уткнувшись в неё носом. Вот теперь и не жарко и не холодно. Хорошо. Тепло!..

- Это просто сон, сыночек. Просто плохой сон, - утешает малыша Эдвард, поглаживая светлые волосы и ничуть не меньше сына наслаждаясь близостью такого родного, такого любимого маленького тела. Последние двадцать четыре часа были не иначе, как ядом. Страшным, разъедающим и плоть, и душу ядом. Но лекарство есть – вот оно, совсем рядом, плачет и дрожит, требуя отказаться от сна. Какой же маленький…

- Ты хороший, - крохотные пальчики – мокрые от слез, которые, видимо, пытались поспешно вытереть – гладят его щеку. Все его лицо гладят. - Я тоже буду… не буду… уходить… только ты тоже… ты тоже, папа… не уходи!

Несмотря на то, что эти слова служат спусковым курком для боли, тут же вонзающейся в самое сердце и от вида, и от тона Джерри, и от его слов, которые тот так умоляюще произносит, Эдвард улыбается: его сын вернулся! Он снова хочет его видеть, снова хочет обнимать его! Он просит быть рядом и не оставлять – ну не лучшая, не замечательнейшая ли это просьба из в принципе возможных?

- Ну конечно, мое сокровище, - не оттягивая согласие, шепчет мужчина, - я здесь, я люблю тебя… и от тебя я никогда никуда не уйду. Никто меня не заставит.

- Она… плохая… Она хотела под землю… что бы ты спал… плохая! – Джером громко всхлипывает, крепче держась за папочку, чтобы ненароком не отпустить, не потерять снова.

Вот почему все это происходит – Ирина опять ему снилась.

- Она ушла, - не дожидаясь продолжения стенаний, уверяет Эдвард, - ушла и больше никогда не вернется – ни ко мне, ни к тебе. Она пропала и уж точно не сможет нам навредить. А я тебя никому не отдам и никому не оставлю. Я тебя люблю, сыночек, сильнее всех на свете. И те слова… я прошу у тебя прощения, мой маленький. Если бы ты знал, как сильно мне не хотелось их говорить!