Успокоительное для грешника

И со спокойствием человека, который делает это не впервые, он взял ведро холодной воды и пошел к уже мокрому привратнику.

— Проснись, болван! — крикнул он и вылил воду на голову лежавшему.

Это подействовало.

— Кончай, — сказал, садясь, привратник. Вытер ладонью лицо и огляделся. — Дай чего-нибудь выпить, а?

Стражник протянул ему чашу с водой.

— Пей.

— Вода! — пробормотал привратник, отпив глоток и выплюнув ее.

— Пей, пьяный обормот, и возьми себя в руки. Его Преосвященство хочет говорить с тобой.

— Его Преосвященство! Боже всемогущий, — произнес привратник.

— Нет, — мягко сказал Беренгер. — Всего-навсего епископ Жироны.

Потребовалось много времени и гораздо больше терпения, чтобы добиться от привратника какого-то внятного ответа. Наконец он поднял взгляд.

— Врач. Помню. Он вышел вместе с учеником.

— Когда?

Привратник начал петь, потом схватился за голову и застонал.

— Отвечай, — потребовал капитан, — пока не получил еще одной причины для стонов. Когда врач выходил в ворота?

— Я ничего не сделал.

— Когда он выходил?

— После заката. Я открыл ему дверь, и он… — На лице привратника появилось хитрое выражение. — Он поблагодарил меня и дал денег.

— Ты уверен, что с ним был его ученик? — спросил капитан.

— Кто же еще? — ответил привратник. — Кто же еще, — запел он, — кто же еще…

И, повалясь набок в солому, захрапел.

Какое-то время тюрьма Юсуфа была погружена в темноту. Мальчик осматривал — всякий раз, когда внизу было достаточно движения, чтобы заглушить шум, который он мог произвести — каждый ее дюйм. У людей внизу была свеча; чуть приподняв крышку люка, он смог оценить расстояние до пола — высоко, но спрыгнуть можно. Нужно только дождаться, когда они заснут, оптимистично подумал он, потом я спрыгну и убегу.

И Юсуф ждал. Время от времени погружался в дремоту и, вздрогнув, просыпался от малейшего шума внизу.

Неожиданно раздался громкий звон колокола, и мальчик едва не рассмеялся. Он был уверен, что это монастырский колокол, значит, дом близко. Полночь, подумал Юсуф. Должно быть, я проспал звон к вечерне, потому что не помню никакого звона в сумерках.

Едва звон колокола затих, мальчик услышал движение внизу.

— Как думаешь, он живой? — послышался голос.

— Не наша забота, — ответил другой. — Мы должны позаботиться о том, чтобы он оставался наверху, вот и все.

— Как скажешь.

Где-то внизу открылась и с громким стуком закрылась какая-то дверь.

Юсуф ждал, почти не дыша, считая на родном языке, потом на языке города до ста. Закончив, ухватил кольцо крышки люка и медленно поднял ее.

Те люди оставили свечу горящей — глупо, подумал он, здесь столько сена и соломы — но это означало, что их скоро кто-то сменит. Опустил дверь, ухватился за край проема и повис на вытянутых руках в нескольких футах над полом.

Внезапно чьи-то руки очень крепко ухватили его за талию.

— Добрый вечер, Юсуф, — послышался вежливый голос. — Ты избавил меня от необходимости подниматься за тобой. Спасибо.

Глава двадцать третья

Ракель слушала полуночные колокола с отчаянием. Ее безнадежное бдение, казалось, длилось уже очень долго — еще дольше оставалось до появления луны, целую вечность — до рассвета. Руки ее болели, пальцы сводило, долго вынести этого она не могла. Было бы проще принять свою участь и выпустить посох.

Потом совершенно неожиданный звук наверху заставил ее подскочить; из-под ступней посыпалась вниз еще одна струйка земли.

— Сеньора Ракель, это вы? — послышался негромкий, мягкий голос, мужской, но более высокий, чем отцовский.

— Кто это? — спросил Исаак. — Жуакин? Брат Жуакин? Ты здесь?

— Да. Жуакин. Я услышал вас и пришел. Никому не скажете, что я здесь?

— Нет, Жуакин. Не скажу. Тебя нужно называть так? — добавил он. — Ты не брат?

— Нет. У меня нет ни братьев, ни сестер, — ответил он. — И я не живу запертым в большом здании. Сеньора Ракель пострадала?

— Она упала, — ответил Исаак. — Вот сюда. Земля осыпалась.

— Глубоко?

— Неглубоко, Жуакин, — ответила Ракель. — Если видишь папин посох, я держусь за него.

— Я бы вытащил ее, — сказал Исаак, — но земля рыхлая. Как только шагну поближе к краю, она осыпается.

— Да, — сказал Жуакин. — Но девушка легкая. Больших трудов не составит. Сейчас мы ее поднимем.

Наступила мучительная пауза. Жуакин не сопровождал свои действия словами, и Ракель безуспешно напрягала зрение и слух. Над ней, казалось, все шуршало на свой манер: одежда, сухая листва, может быть, листья на молодых деревцах. Она слышала все, но звуки ей ничего не говорили. Наверху виднелись сквозь лиственый полог пятна звездного неба и черные тени в лесу. Но ни отца, ни Жуакина девушка не видела. Правая рука ее мучительно болела; сжимавшая посох ладонь стала скользкой от пота. Она очень осторожно попыталась сменить руки, но ощущение под ногами остановило ее.

Теперь Ракель понимала, что упадет.

Юсуф долго и упорно сопротивлялся, потом перестал, руки его были стиснуты за спиной противником, который держал его затылком к себе.

— Ну, Юсуф, — заговорил его похититель хриплым шепотом, — ты, должно быть, удивляешься, почему я взял на себя труд привезти тебя сюда.