Устал рождаться и умирать

Ты стоял посреди двора, вернее, мы стояли посреди двора, не понимая, победили или потерпели поражение. Вот и думай, приняли мы унижение или покрыли себя славой. Хун Тайюэ похлопал Цзиньлуна по плечу:

— Молодец, парнишка. Первый день в коммуне и так себя проявил! Смелый, сообразительный, не растерялся в минуту опасности — вот такая молодёжь нам и нужна!

Личико Цзиньлуна зарделось, похвала явно взволновала его. К нему подошла мать, погладила по руке, потеребила за плечо. Лицо её выражало лишь одно: заботу. Но Цзиньлун этого не почувствовал, он отстранился и придвинулся к Хун Тайюэ.

Я вытер рукой кровь с твоего носа, кляня всё это сборище:

— Бандиты проклятые, вы мне за вола заплатите!

— Отца твоего нет, Цзефан, поэтому обращаюсь к тебе, — строго заговорил Хун Тайюэ. — Твой вол зашиб У Цюсян, и расходы на врачей нести вам. Отец вернётся, так ему и передай. Пусть вставляет волу кольцо, а если он поранит ещё кого из членов коммуны, мы его прикончим.

— Вы кого запугать хотите? — хмыкнул я. — Я вырос, потому что хлеб ел, а не потому что меня запугивали. Думаете, законов не знаю? Вол — это крупный рогатый скот, орудие производства, убивать его противозаконно, никакого права у вас на это нет!

— Цзефан! — строго прикрикнула на меня мать. — От горшка два вершка, как ты смеешь так разговаривать со старшими?

— Нет, вы слышали? — расхохотался Хун Тайюэ, обращаясь к собравшимся. — Здоров говорить, а? Знает даже, что вол — орудие производства! А теперь послушай, что я тебе скажу. Волы народной коммуны — да, орудия производства, а вол единоличника — орудие реакционного производства. Если вол коммуны боднёт кого, мы его, конечно, не тронем, это правда, но если это сделает вол единоличника, я тут же распоряжусь, чтобы его прикончили!

И он решительно рубанул рукой, будто зажатым в ней невидимым клинком снёс волу голову. А я-то ещё маленький, отца рядом нет, сердце сжалось, язык не слушается, сил не осталось. Жуткая картина, как наяву: Хун Тайюэ заносит отливающий синевой широкий меч и отрубает моему волу голову. Но из груди вола тут же появляется новая голова, и так раз за разом. Хун Тайюэ отшвыривает меч и пускается наутёк, а я заливаюсь смехом…

— А паршивец-то, похоже, свихнулся! — загудел народ, удивляясь, с чего бы мне смеяться в такой неподходящий момент.

— Каков отец, таков и сын! — безнадёжно заключил Хуан Тун.

Тут на него обрушилась пришедшая в себя У Цюсян:

— Тебе ли поганый рот раскрывать! Чуть что — сразу в кусты, голову как черепаха прячешь. Увидел, трус, что вол на меня попёр, так нет, чтобы выручать, наоборот, перед собой выпихнул. Кабы не Цзиньлун, висела бы я ни жива ни мертва на рогах этого бычка чёртова…

Все взгляды вновь обратились на брата. Да какой он мне брат! Впрочем, мы сыновья одной матери, а от отношений сводных братьев никуда не денешься. Но вот У Цюсян смотрела на него не так, как остальные. А её старшая дочка Хучжу вообще вся светилась от избытка чувств. Теперь-то я, конечно, понимаю, что статью брат уже напоминал Симэнь Нао, и Цюсян углядела в нём своего первого мужчину. Всем плела, что её, служанку, насиловали, болтала о своей горькой судьбе и глубокой ненависти. На деле же всё было далеко не так. Такие мужчины, как Симэнь Нао, умеют укрощать злого духа в женщине, а своего второго мужа Хуан Туна она — я знал — ни в грош не ставила, за кучку собачьего дерьма почитала. Ну а у сияющей Хуан Хучжу это были первые проявления любви.

Видишь, Лань Цяньсуй — мне и Лань Цяньсуем называть тебя не с руки, — как вы с Симэнь Нао этот простой мир елдой запутали!

ГЛАВА 15 На речной отмели братья-пастухи устраивают потасовку. Если мирские узы не разорваны, куда ни кинь — всюду клин

Как осёл привлёк всеобщее внимание деревенских, наделав шума в правлении, так и ты, потомок быка-симментальца и коровы-монголки, прославился скандалом на собрании, на котором принимали в коммуну мою мать вместе с Цзиньлуном и Баофэн. Одновременно с тобой прославился и мой сводный брат Симэнь Цзиньлун. Все своими глазами видели, какую ловкость и презрение к опасности он проявил, когда усмирял тебя, — просто герой, настоящий мужчина. Как потом призналась, став моей женой, Хуан Хэцзо, её сестра Хэчжу в него и влюбилась, когда он вскочил тебе на спину.

Отец ещё не вернулся из провинциального центра, кормить тебя дома стало нечем, и, помня наставления отца, я каждый день выгонял тебя попастись к отмелям на Великом канале. Ты много гулял в тех местах, когда был ослом, поэтому тебе всё было знакомо. Весна в том году выдалась поздняя, шёл уже четвёртый месяц, но лёд на реке ещё не растаял. На отмели шелестела сухая трава; там часто находили прибежище дикие гуси, нередко случалось вспугнуть диких кроликов, а то и заметить сверкающий мех лисы, которая искоркой мелькала в камышах.