Устроители Святой Руси

Разумеется, продвижению «Велесовой книги» и процитированных нами «Русских вед» немало способствовало фельетонно-карикатурное восприятие русской истории, семьдесят лет насаждавшееся местечково-большевистскими идеологами.

Наиболее полно это отношение к русской истории воплотил ученик либерала В.О. Ключевского, заместитель наркома просвещения М.Н. Покровский в своем учебнике «Русская история в самом сжатом очерке».

Литературную, так сказать «поэтическую», версию русофобски-человеконенавистнических взглядов М.Н. Покровского дал Джек (Яков) Алтаузен, который, по его собственному признанию, «историю злую» России разучил только для того, чтобы подпитывать свою местечковую ненависть к русскому народу.

«Для того чтоб ненавидеть их, надо знать, как жили они»[4], – писал он…

Я предлагаю Минина расплавить.
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить.
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно им мы не свернули шею.
Им это было бы под стать.
Подумаешь, они спасли Расею.
А может, лучше было б не спасать?[5]

Отказ от предшествовавшей русской истории стал фундаментом, на котором выстраивалось здание большевистской идеологии. И хотя время от времени по мере надобности извлекались из тьмы прошлого нужные исторические события и персонажи, сама русская история, – а история православной Руси в особенности! – секретилась в нашей стране строже, чем оборонные секреты.

Сейчас молодым людям просто невозможно объяснить, что «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина многие наши современники прочитали в журнале «Москва» в конце восьмидесятых годов, когда началась перестройка, а до этого, все семьдесят советских лет, ее просто не издавали. И разве только история Н.М. Карамзина была скрыта от русского человека? Кроме учителя М.Н. Покровского В.О. Ключевского да тяжелого многотомного труда С.М. Соловьева и не было больше никаких курсов по русской истории!

В девяностые годы прошлого века гриф секретности сняли с русской истории, но тогда же на нее обрушилась целая армия новых алтаузенят, стремящихся оболгать, извратить, исказить и высмеять высокий смысл открывающийся нам истории России.

Поэтому и представляется нам, что возрождение неоязычества во многом было обусловлено стремлением противостоять русофобской истерии, захлестнувшей средства массовой информации демократической России…

4

Другое дело, что очень скоро наше неоязычество соскользнуло на позиции противостояния патриотическому, православному постижению русской истории…

Одновременно с возрождением интереса к языческой истории Руси, не включенной или не достаточно включенной в научный оборот, начали появляться многочисленные исторические мистификации и поделки вроде трудов академика Фоменко и иже с ним, размывающие, перепутывающие в общественном сознании само пространство русской истории.

Сейчас уже стало очевидным, что какими бы мотивами не руководствовались неоязыческие авторы, они даже и тогда, когда как будто противостоят русофобскому накату, по сути, действуют заодно с врагами России.

Воздвигая баррикады вымыслов и недоговорок, они отвлекают русского человека от постижения подлинной, русской правды, скрытой в русской истории, подвергают сомнению ее базовые основы.

«В самом деле, что такое летописи, в которые так любят тыкать пальцами “историки”, указывая нам на их содержимое как на истину в последней инстанции? – вопрошает один из таких авторов. – Летопись это всего лишь литературный жанр, существовавший наряду с другими в христианизированной “средневековой” Руси, как в наше время – рассказ, повесть, роман и т. д. Как сегодня литература обслуживает определенную политическую установку, точно так же она ее обслуживала много веков назад. Как сегодня за спиной писателя стоит идеолог, точно так же стоял он когда-то за спиной писателя-летописца. Поэтому летопись может быть исследована историком не в качестве документа, а в качестве косвенного указания на что-то».

Можно было бы возразить тут, что летописцы, в отличие от современных ангажированных писателей, были иноками, ушедшими от мирской суеты, и писание летописи порождалось не тщеславием или желанием заработать, а молитвенным деланием, стремлением постигнуть Божий смысл русской истории…

Разумеется, не все монахи были достойны того высокого звания, которое они носили, но все-таки выдумки и ангажированности в летописях по определению неизмеримо меньше, чем в светской литературе, а значит, и достоверность их не может быть сведена до уровня «косвенного указания на что-то».

Но все эти резонные возражения не срабатывают, ибо неоязыческое мышление не оперирует точными значениями, а движется в туманностях недоговоренностей и полусмыслов, отвлекая русского человека обманным светом от его русского пути.