Усвятские шлемоносцы

- Уразумел? Шлемоносец! Во как толкуется имя твое! Выходит, сызмальству тебе это уготовано - шлем носить.

- Чего напишут-то...- растерянно усмехнулся Касьян.- Сызмальства я гусей с теленками пас. Да и теперь за лошадьми хожу.

- Теленков-то ты пас, а шелом тебя, стало быть, еще с той поры дожидался.

- Ну дак все правильно! - хохотнул Давыдко.- Пойдешь днями, наденут железну каску - вот тебе и шлемоносец! Все как есть сходится.

Мужики посмеялись такому простому резону.

- Погодите, погодите! - остановил их дедушко Селиван.- Каску на кого хошь можно напялить. И на козла, и на барана. Не в каске суть. Ты вот думал, что ты Касьян да и Касьян, ан ты, вишь, какой Касьян. Вон как об твоем имени сказано: "Ибо несет оно в себе освящение...- понял? - ...и благословение к подвигам". Во как! Это не важно, что ты птахи не стрелил. Наука невелика, обучишься. Но ежели тебе уготовано, ты и не стрелямши ни в ково можешь такое сотворить, что и сами враги удивятся и воздадут хвалу и честь твоим подвигам, хотя и понесут от тебя урон и позор великий.

Касьян уже не перечил, а только сидел, нагнув голову, в усмешке терпеливо снося свалившееся на него стариковское празднословие.

- Вижу, парень, не веришь ты этому,- продолжал свое дедушко Селиван.Дескать, пустое мелется. Ась? Тади давай зайдем с другого конца. Вот скажи, кто есть Прошка наш, Прохор Иваныч?

- Как кто? - пожал плечами Касьян.- Ну, председатель.

- Так, председатель. Верно. А мог ли он об этом знать, что будет председателем, когда вот так, вроде тебя, теленков мальчишкой пас?

- Дак откуда ж ему...

- Тоже правильно. Не мог он этого знать. Нарекли его мать с отцом Прохором, бегал по Усвятам этакий конопатенький ушастый пащенок, ничего не знавший о себе, тем паче наперед. Так?

- Ну так, ясное дело.

- А теперича давай заглянем в книгу...- Дедушко Селиван полистал, пришептывая: - Прохор... Прохор... отыщем Прохора... Ага! Вот он! Ну-кось, как тут про него? - И снова перестроив голос на высокий лад, зачитал: Смысл нареченья зело пригож... ибо разумеет собой... песно... песноводи... теля... во славу господню. А составлено сие имя... как всякое зерно... из двух равно... равновеликих долей благозвучнаго грецкаго речения... в коем одна доля "хор" означает совместное песнопение... тогда как другая доля "про"... на оном наречии понимается как старший... А совместно сии доли... воссоединясь в оное имя... означают старшаго над хором, запевнаго человека... сиречь запевалу. И опять дедушко Селиван поучительно воздел палец:

- Запевный человек? Ну дак ясно, Прошка наш во славу божию песен не поет, он партейный, книга-то не нонешняя, не теперь писанная. Но суть совпадает - запевала! Всей усвятской жизни голова!

- Н-да! - удивились мужики.- А гляди ты, верно ведь!

- А ну-ка, Селиван Степаныч,- заинтересовался Леха,- читани-кось, чего там про меня сказано?

- Дак и про тебя пошукаю. Сичас и про Лексея...

Дедушко Селиван снова потеребил страницы, поперекладывал их туда-сюда и, отыскав нужное место, сперва побубнил про себя, а потом уж дал короткое разъяснение:

- Про тебя, милок, тут такое сказано, што Алексей - это вроде как защитник. Так вот и написано: заступник отечества, всех страждущих, слабых и малолетних, всех человеков и тварей божиих.

- Ишь ты! - Никола Зяблов восхищенно посмотрел на Махотина.- И Леха наш, оказывается, в большом звании. Гляди-кось: защитник отечества! Высо-о-окая, Лексей, у тебя должность!

Махотин остался доволен таким истолкованием.

- Дак теперь давай и про Зяблова,- засмеялся он.- Кто есть таков? А то вместе пьем-курим, а что за прыщ - незнамо.

- Вот и про Николу... А Никола у нас...- готовно провозгласил дедушко Селиван.- Никола, стало быть, так: победитель! Вот как!

Мужики поворотились к Николе Зяблову, сидевшему босо и без рубахи.

- Ух ты, едрит тя в кадушку с обручами! Вот это дак Никола! Вот это дак чин!

- Что ж ты, Николка, в Усвятах-то сшиваешься? - пуще всех хохотал Давыдко.- Тебе бы в портупеях ходить, а ты доси в одной майке бегаешь.

- Ладно вам,- конфузливо осерчал Зяблов.- Шутейное это все. Для смеху писано.

- А может, и не шутейное. Вон про нашего Прохор Ваныча в самую точку. Как влито. Поди, старые люди чегой-то да кумекали, когда писали.

Прочитали и про Афоню-кузнеца, и выходило по-писаному, что и Афоня не просто так, как ежели б какой лопух на огороде, а тоже назван куда с добром: не боящийся смерти! И уже как-то иначе поглядели мужики на обширные Афонины плечи, на вросшую в них сухожильными кореньями быковатую шею. Кто ж его знает, может, его и взаправду никакая поруха не возьмет...

- Не-е, братцы! Чтой-то в этой книжице есть! - блестя глазами, воскликнул Леха.- Видать, не с бухты-барахты писана. Дак и так рассудить: человек зачем-то да родится. Не токмо за сарай бегать. Небось потому и прозвище ему дается с понятием, чтоб, стало быть, направить его на что-то такое, окромя пустого счета дням...