Усвятские шлемоносцы

- Слышь, а корову, что б там ни стало, а побереги. Без коровы вам край.

- Да уж как не понять,- кивала Натаха.

- Родишь, а то мать прихворнет, - eжли трудно будет на первый раз обходиться с коровой, к Катерине сведите. Опосля пригоните.

- Ладно, поглядим. И еще через цигарку:

- А паче с сеном заминка выйдет, лучше амбар продать, а сена купить.

Уже при сонных ребятишках Натаха принесла сумку и молча принялась перекладывать в нее приготовленное на сундуке. Касьян глядел, как она сперва затолкала белье, всякую нескорую поклажу, сверху положила съестное, а саму ковригу приспособила плоским поддоном к спине - чтоб ловчее было нести.

- Не забыть бы чего,- проговорила она, оглядываясь.- Табак... бритва... Кружку я положила... Должно, все.

- Про то в дороге узнается,- отозвалась бабушка. Встряхнув раздавшуюся сумку, Натаха затянула шнурок и набросила лямочную петлю. И, завязав, безвольно опустила руки, притихла перед белым мешком с вышитыми на уголке буквами.

- Да! Вот что! - вскинул голову Касьян.- Возьми-ка ножницы, состриги мне с ребят волосков. Натаха выжидательно обернулась.

- Карточек-то с них нету, с собой взять. Сколь говорено: давай в город свезем, карточки сделаем. И твоей вон нема.

- Дак кто ж знал...- повинилась Натаха.- Разве думалось.

- Дак состриги, пока спят. С каждого по вихорчику.

Она принесла из кутника ножницы и расстелила на столе лоскут. Сергунок и не почуял даже, как щелкнуло у него за ухом... Сероватая прядка ржаным колоском легла на тряпочку. Митюнька же лежал неудобно, зарылся головенкой в бабушкину подмышку, его пришлось повернуть, и он, на миг разлепив глаза и увидев перед собой ножницы, испуганно захныкал.

- Не бойся, маленький,- заприговаривала Натаха.- Я не буду, не буду стричь. Я только одну былочку. Одну-разъединую травиночку. Папке надо. Чтоб помнил нас папка. Пойдет на войну, соскучится там, посмотрит на волосики и скажет: а это Митины! Как он там, мой Митюнька? Слушается ли мамку? Ну вот и все! Вот и готово! Спи, золотце мое. Спи, маленький.

И еще один колосок, светлый, пшеничный, лег на тряпочку с другого конца.

- Не попутаешь, где чей? Запомни: вот этот, пряменький,- Сережин. А который посветлей, колечком - Митин.

- Не спутаю.

- Я их заверну по отдельности, каждый в свой уголок. Может, подписать, какой Митин, а какой Сережин?

- Да не забуду я. Еще чего!

Натаха долго, вопрошающе посмотрела на Касьяна.

- А меня?

Касьян глянул, ответно вспахал лоб складками, не поняв, о чем она.

В своей новой, просторно и наскоро сшитой кофте цветочками-повителью, нисколько не сокрывшей ее несоразмерной и некрасивой грузности, а лишь еще больше оказавшей нынешнюю беспомощность, с маленькой для такого тела, округлой головкой, к тому же еще и простовато причесанной, туго зашпиленной позади роговым гребнем, она в эту минуту показалась Касьяну особенно жалкой и беззащитной, будто сиротская безродная девочка.

- На и меня,- повторила она, засматривая Касьяну в глаза.

- Что - тебя? - переспросил тот, все еще не понимая.

- Отрежь...- понизив голос, моляще шепнула Натаха и, выдернув гребень, тряхнула рассыпавшимися волосами.- Или тебе не надо?

- Дак почему ж...- проговорил он и, вставая, не сразу выходя из застольного оцепенения, смущенно покосился на мать: содеять такое при ней ему было не совсем ловко. Но та сидела по-стариковски застыло, склонившись над Митюнькой, в рябеньком платке; темные руки, опутанные взбухшими венами, сцепленно обнимали приникшее ребячье тельце, и он сдержанно прибавил: Давай и тебя заодно.

Натаха протянула ему ножницы и, будто на добровольное отсечение, покорно склонила голову.

- Погоди... Так вот и сразу...

- А чего ж еще?

- Дак где стричь-то? - Неловко распяленными пальцами, скованными грубой силой, он боязно разгорнул мягкие, еще совсем детские подволоски над шейными позвонками.- Тут, что ли?

- А где хочешь,- нетерпеливо отозвалась она.

- Ну дак как... Ты ж не дите. Остригу, да не там...

- А ты не бойся,- пробился ее жаркий шепоток сквозь завесу ниспадавших волос.- Где понравится. Везде можно.

Касьян осторожно, подкрадливо поддел под одну из прядок ножничное лезвие и сам весь стянуто напрягся, почувствовав, как Натаха от неловкого-таки щипка вздрогнула нежной не загорелой на шее кожей.

- Дак и хватит,- сказал он, взопрев, словно выкосил целую делянку.

- А хоть бы и всю остриг.- Выпрямившись, она обеими руками отбросила волосы за спину и, словно вынырнув из воды, встряхнула головой, через силу засмеявшись.- Все и забери. Я и в платке до тебя похожу, монашкой.

- Буробь,- Касьян положил выстриженный завиток на середину тряпочки между Митюнькиным и Сергунковым.

Натаха потом удивлялась своему хвостику, сохранившемуся в этом ее тайничке от прежней детскости, который и сама отродясь никогда не видела и который, оказывается, почти ничем не отличался от Митюнькиного, разве что был поспелее цветом.

- Теперь и не спутай,- сказала она.- Дай-ка я свои узелком завяжу. Как глянешь - узелок, стало быть, я это...

Касьян не ответил, потянулся под стол за бутылкой и, налив себе еще с полстакана, не присаживась, отвернувшись, выпил.