Усы

— Как? Разве плотная нескончаемая толпа лягушек, упорно прущих к шоссе, под колеса, — не фантасмагории? Не метафора нашего сегодняшнего движения неизвестно куда?

— Нет. Сам наблюдал… Так вот, главные герои романа «После дождика…», переживающие наводнение, молодые люди, приехали на стройку из Влахермы — Яхромы, как нетрудно было догадаться, там остались их родные — и мое повествование перекидывалось из Саян в послевоенную Яхрому. У моих родителей был друг молодости, ставший одним из начальников Лечсанупра, кремлевской медицины. Он фигурировал в известном антисемитском деле врачей, хотя был русским. Уцелел, из тюрьмы вышел… В романе он — прообраз отца героини. Еще действует там профсоюзная деятельница, бывшая стахановка: со Сталиным встречалась, с Калининым, по каналу ходил пароход ее имени. А дальше — одиночество после славы, полупустая, полупьяная жизнь.

— Так зачастую и бывало.

— В журнальной публикации, в «Юности», ее облагородили, яхромские страницы пригладили. Когда роман вышел отдельной книгой, я вообще не обнаружил многих эпизодов из послевоенной жизни страны, в частности, слов «дело врачей» — не было такого! И Сталина вычеркнули. Действовала установка: «Забыть о двадцатом съезде и его обольщающей болтовне!»

Вскоре после выхода журнала вызывает меня Полевой, главный редактор «Юности»: пришла бумага из ЦК партии, туда написали, что я оболгал женщину, бывшую стахановку. Я говорю: «Героиня — не реальное лицо!» — «Но вы все точно назвали, даже ее адрес… Вы должны ехать объясняться, собрание будет человек семьсот…» На самом деле все просто совпало — номер дома, квартиры!

— Видно, вокруг писателя Орлова всегда вились домовые…

— Я хорошо знал фабрику, о которой писал. Председателем профкома там был мой родственник. И я спокойно сочинял, зная, что деятельницу из романа никак не приложить к реальным событиям. Обиженная женщина на собрание не пришла. Народ пошумел и решил, что ничего дурного я не написал, и нет повода, чтоб жаловаться на меня в ЦК…

И вдруг «Новый мир», остросоциальный журнал, который я настолько уважал, что даже не решался туда что-либо туда предлагать, публикует фельетон. Недобросовестный автор взял мои ранние очерки, смешал с текстом романа и поиздевался.

Меня это так вышибло! Месяца три вообще писать не мог. «Происшествие в Никольском» буксовало. А тут еще меня взяли в армию и отправили в Среднеазиатский Военный округ, на Китайскую границу. Служба начиналась с того, что в казарме авиационной дивизии каждое утро надо мной вставал майор: «Лейтенант Орлов, подъем!» — и протягивал стакан водки.

Когда я выхожу из романа, мне потом трудно вернуться. Может, поэтому я долго писал «Происшествие…». Сюжет по тем временам казался невероятно острым, непроходящим: в подмосковном поселке четверо парней изнасиловали свою приятельницу. Правовые люди дело закрыли. Девушка с покалеченной судьбой решила сама за себя постоять. А когда встретила с ножом в руке одного из обидчиков, поняла, что не может убить человека. Но роман был не об изнасиловании — об опасностях пустой жизни, о бездуховности.

Я отдал «Происшествие…» в «Юность», члены редколлегии забили его отрицательными суждениями. С надеждой и страхом понес рукопись в «Новый мир». Одобрили! Заключили договор, а редактором согласилась быть сама Анна Самойловна Берзер, которая готовила к публикации первые произведения Солженицына.

Но ее правка меня удивила: вся рукопись исполосована. Что-то вычеркнуто, что-то вписано. Я сказал, что могу принимать или отвергать замечания, но это уже не мой текст. «Не согласны?» — «Не согласен». — «Тогда пишите на каждой странице: «С правкой редактора не согласен» и расписывайтесь. Я хотела спасти ваш роман, — добавила с сожалением, — потому что он действительно интересный. А цензура снимет эти куски, не заботясь, как все будет согласовываться». Мне дали другого редактора. Рукопись почти без правки через какое-то время ушла в набор, определили в каких номерах 1974 года появится роман. А потом набор рассыпали…

Считалось, что цензура отменена, что Главлит следит только за тем, чтоб государственные тайны не проникали в печать. За все остальное отвечает редактор. Но цензор мог на что-то обратить его внимание. И попробуй проигнорировать. На экземпляре «Происшествия в Никольском», побывавшем в Главлите, я увидел легкие карандашные пометки — на тех местах, которые вычеркивала Анна Самойловна. Я мысленно перед ней извинился… Замечания бывали непредсказуемы. Когда шел «Альтист» потребовали заменить большого красного быка на синего. Лиля (жена — Т.А.) замазывала его по всей машинописной рукописи. Компьютеров-то не было…