Усы

«Пугали население неоднократно. Причем тексты к зрительному ряду зачитывались истеричными дикторами. Истерические интонации, похоже, вообще нравились хозяевам каналов. Запугивали птичьим гриппом (теперь вот мексиканским свиным гриппом. — Л.С.), сибирской язвой, эпидемиями, правыми рулями автомобилей, фреоном из холодильников, палеными водками, прочим, каждый волен вспоминать свои испуги (вроде всемирного финансового кризиса. — Л.С.). Но потом появлялись рекламные ролики, из которых следовало, что испуги надо отменить, что всему есть противоядия и противодействия, иные вакцины, иные сорта мяса, иные напитки, иные производители и так далее, платите деньги, и ничего ужасного с вами не произойдет» (стр. 486).

Спектр рассуждений автора и персонажей романа простирается от горько-ироничных ноток до грустно-лирических картин и зарисовок извечно безалаберной нашей страны России:

«Время у меня было. Денег могло не хватить. Но свободный человек в свободном государстве волен был именно зайти в коммерческое заведение, разглядеть цены, выругаться, выразить свое отношение к падению социальных нравов и благоусловий и вернуться в просторы рыночной свободы. Не солоно хлебавши» (стр. 265).

Этакая псевдосвобода и иллюзорная «воля», с одной стороны. А с другой — извечная наша российская безалаберность, наблюдаемая даже из окон подмосковных электричек:

«Но виды из окна электрички снова показались Прокопьеву безобразными. Безалаберная моя Россия! И все в ней вдоль железных дорог будто бы временное, не угомоненное порядком, не в последнюю очередь — порядком приличия и красоты. Хлам, нескладные, на скорую руку поставленные сараи и гаражи, засохшие деревья, на откосах следы застолий с погашенными кострищами, брошенные бутылки, химические пакеты, мусор, мусор, мусор. Бестолковость и безответственность привычек» (стр. 297).

В чисто стилистическом отношении интересно пристальное внимание В. Орлова к деталям (в, казалось бы, самых обычных бытовых описаниях), с использованием сугубо авторских перифраз, вставных реплик и лексических «переименований», как в следующей сцене угощения Соломатина в доме Каморзиных на масленицу:

«Понятно, Соломатину были рекомендованы благоудовольствия к блинам. Сметана, масло растопленное, рыба красная, красная же икра, селедка, варенье с дачи, соленые грибы, клюква, протертая в сахаре, горячие сосиски (хочешь — сотвори хот-доги), а также прожаренная до сухости, мелкая, будто корюшка, печорская навага («Печорская только к масленице и бывает, вы хребет из нее извлеките, заверните в блин, макните в горячее масло…»). Соломатин последовал совету и получил удовольствие» (стр. 73).

См. также рассказ-репортаж, поведанный автору по его просьбе, о поминках по закусочной (в связи с ее закрытием), которые прошли достаточно шумно, «с пением и плясками», но при этом с неожиданно мирным финалом.

«Просили Дашу и Людмилу Васильевну пройтись напоследок с вывертами между столиками, но те отказались. Пили крепко, но соблюдая культурные традиции. На камни Камергерского никто не полег. Конечно, всем хотелось набить морды — и старым владельцам «Закуски» (бабам — ноги повыдергивать), и в особенности владельцу новому. Но, увы, объекты возмущения находились вне пределов досягаемости» (стр. 236–237).

Что касается пейзажных зарисовок в романе, то они характеризуются одновременно краткостью, наглядной резкостью описания и авторской оценочностью при общей психологической тональности. Например: «День был светлый, безветренный, чрезвычайно благоприятный для жизни» (стр. 196); «Мы вышли в Камергерский. Ветер гнал над нами расщипанные им облака» (стр. 272); «Мы высыпали в Камергерский. Падал снег, мягкий, ровный, доброжелательный» (стр. 503) и др.

Тот же психологический настрой присущ авторским сравнениям (прямым или косвенным), а также ассоциативным описаниям поведения тех или иных персонажей, их жестов, мимики и т. п. Например, в сцене прощания Нины с Прокопьевым: «Эти ее слова «пружинных дел мастер» и прощальное помахивание рукой совпали с улыбкой, схожей с улыбкой наперсточника, покидающего облапошенного им лоха. Вспомнился вопрос кроссворда: «Человеческое свойство, которое используют лохотронщики». Азарт. Рассчитывают на его азарт. Ну и пусть» (стр. 202).

В описании утреннего телефонного звонка Соломатину по поводу якобы выигранного им приза содержится тройное (!) сравнение модуляций незнакомого голоса — со звуками пионерского горна, эротических всхлипываний и страстной телерекламы: «— Я вас поздравляю! — телефонный голос сейчас же стал юным и праздничным, как пионерский горн. — Ваш номер выиграл приз! То есть это был уже и не горн, объявление про приз вышло словно бы предоргазмным, эротическим всхлипом-восторгом, вполне равным по страсти прославлению чая «Липтон» с двумя нитками» (стр. 93).

Поражает в романе В. Орлова изобилие глаголов «речи» («говорения»), их разнообразие и, как правило, распространение за счет наречий оценочного плана и разного рода усилительных или вводных конструкций. Например: