Усы

УСЫ

Каролине Крузе

Что бы ты сказала, если бы я сбрил усы? Аньез, листавшая иллюстрированный журнал на диване в гостиной, откликнулась с легким смешком: «Неплохая мысль!»

Он улыбнулся. На поверхности воды в ванне, откуда он не торопился выходить, плавали островки пены, усеянные мелкими черными волосками. Жесткая, быстро отраставшая щетина вынуждала его бриться дважды в день, иначе к концу дня подбородок угрожающе чернел. По утрам он осуществлял эту процедуру, стоя у раковины перед зеркалом до того, как принять душ, и она представляла собой всего лишь череду машинальных жестов, лишенных всякой торжественности. Зато вечером то же самое бритье превращалось в целое действо, в ритуал отдохновения, который он готовил любовно и тщательно, опуская душевой шланг в воду, чтобы пар не затуманивал зеркала, окаймляющие вделанную в нишу ванну, устанавливая стакан со спиртным так, чтобы он был под рукой, медленно, усердно намыливая подбородок, аккуратно водя взад–вперед бритвой, чтобы не задеть усы, которые затем подравнивал ножничками. И не важно, предстояло ли ему выйти куда–нибудь «при параде» или, напротив, остаться дома; в любом случае эта ежевечерняя процедура занимала свое почетное место в пестрой мозаике дня, наряду с единственной сигаретой, которую он позволял себе после обеда с тех пор, как бросил курить. Умиротворяющая радость, доставляемая бритьем, неизменно сопутствовала ему с ранней юности, а профессиональная деятельность еще сильнее обостряла наслаждение этой церемонией, и когда Аньез ласково подшучивала над «бритвенным священнодействием», он отвечал, что это и впрямь его личный обряд «дзэн», единственная возможность для размышления, познания своего «я» и духовной стороны бытия — насколько это позволяет его пустая, но всепоглощающая работа молодого, динамичного служащего. «Не динамичного, но энергичного!» — с насмешливой нежностью поправляла Аньез.

И вот он наконец завершил процесс бритья. Расслабившись, прикрыв глаза, он разглядывал в зеркале собственное лицо, забавляясь сменой его выражений, от преувеличенного, распаренного блаженства до суровой, несокрушимой мужественности. На краешке уса, в уголке рта, белели остатки пены. Он заговорил о том, чтобы сбрить усы, в шутку, так же как иногда размышлял вслух над тем, не остричь ли совсем коротко свои полудлинные, откинутые назад волосы. «Совсем коротко? Боже, какой ужас! — неизменно протестовала Аньез. — При усах, да еще в кожаной куртке ты будешь вылитый педик!»

— Но я ведь могу и усы сбрить.

— Я тебя люблю и с усами! — откликнулась она. По правде сказать, она

никогда не видела его иным. А женаты они были уже пять лет.

— Я сбегаю в супермаркет, куплю кой–чего, — сказала Аньез, заглянув в полуоткрытую дверь ванной. — Мы уходим через полчаса, так что особо не рассиживайся.

Он услышал шуршание материи (это она надевала куртку), потом брякание связки ключей, взятых с низенького столика в передней, скрип открываемой и стук захлопнутой входной двери. «Могла бы включить автоответчик, — подумал он, — не хватало мне еще бегать мокрым к телефону, если кто позвонит». Он отпил глоток виски из толстостенного квадратного стакана, с удовольствием прислушиваясь к треньканью льдинок — вернее, того, что от них осталось. Вот сейчас он встанет во весь рост, вытрется, оденется…

«Нет, еще минут пять», — решил он, наслаждаясь отдыхом и мысленно видя, как Аньез, постукивая каблучками по асфальту, спешит к магазину и терпеливо ждет своей очереди у кассы, не теряя притом ни хорошего настроения, ни живости взгляда: она была мастерицей подмечать всякие странные мелочи, не обязательно смешные, но которые умела подать таковыми в своих рассказах. Он снова улыбнулся. А что, если устроить ей эдакий сюрприз: она возвращается домой, а он — нате пожалуйста! — сбрил усы. Пять минут назад она наверняка не приняла его слова всерьез — во всяком случае, не больше, чем обычно. Он ей нравился усатым, да, впрочем, и себе самому тоже, хотя давно уже забыл, как выглядел без усов, и не мог бы уверенно сказать, что ему больше шло. А в общем–то, если бритым он ей не «покажется», всегда можно отрастить усы заново, на это понадобится дней десять, ну, от силы пара недель, в течение которых он сможет любоваться своим преображающимся лицом.

Аньез — та регулярно меняла прическу, не ставя его в известность, а он каждый раз бранил ее, устраивал нарочито бурные сцены и только–только начинал привыкать к новому облику жены, как ей снова хотелось перемен и она стриглась по–другому. Так почему бы и ему, в свой черед, не изменить внешность? Это было бы весьма забавно.