— Почему ж не согласен? Это не Горбачев, не Ельцин, а человек, который сосредоточил в себе ответственность даже не за страну, а за саму историю. Он действительно давал указания избегать провокаций. Но одно дело, какое указание дается, и другое — как оно выполняется. Обратившись к своей социологической теории, методам расчета, я могу показать, как приказ доходит донизу — все зависит от количества промежуточных ступеней. Происходит затухание силы, постепенная трансформация, так что внизу его вообще могут исполнять наоборот. Сталин действительно принимал меры для того, чтобы оттянуть начало войны. Оттянуть как можно дольше… Но ее неизбежность все понимали — от Сталина до солдата. Когда мы выезжали научения, меня иногда забирали в штаб, чтобы переводить названия с немецких карт. Мы знали, какие воинские части были сосредоточены на том берегу Сана, оттуда даже были слышны команды. Мы в большом количестве ловили немецких диверсантов… Мы удивлялись: война на носу, а тут даются указания отвести танки в парк, сдать снаряды на склад.
—
— Все вокруг кишело шпионами, и если бы танки у нас открыто стояли, то сообщено было бы тут же… Значит, командование действительно стремилось избежать провокаций. Думаю, Сталин все-таки надеялся, что немцы не решатся на авантюру. Эту, скажем, неготовность я рассматриваю иначе, чем это принято…
—
— Если подходить к событиям с научной точки зрения — здесь я могу вводить точные критерии оценки — то я склоняюсь к тому, что репрессии стали одним из факторов Победы… Не нужно следовать солженицынской концепции, что все были жертвы, а наверху сидел один Сталин со злоумышленниками. Ведь была же революция, была гражданская война, шла грандиозная стройка, шла непрерывная борьба, и было, разумеется, сопротивление. В абсолютную невинность наших военачальников я не верю! Были антисталинские заговоры, шла жестокая борьба с троцкистами… Я, кстати, не встречал ни одного человека, который был бы репрессирован без всяких на то оснований.
—
— Думаю, правду об этом мы уже никогда не узнаем, да и нужно ли ее узнавать в том мелочном виде, если она очевидна в большом, серьезном научном смысле? И потом, не стоит преувеличивать интеллектуальные качества этих людей. Почитайте их сочинения, те речи, которые они произносили, — да, они грамотнее выражались, чем Ворошилов и Буденный, но ведь те и отпали от командования армией уже в начале Великой Отечественной. Репрессии в армии были очень большие, но нет худа без добра: в армию пришло огромное количество людей с образованием, что сыграло колоссальную роль. Произошло обновление. Хотя в высший состав — командиры дивизий, корпусов — этих новых людей не так уж много прорвалось, но это, очевидно, и не требовалось.
—
— Учтите также, что в ту войну решающую роль все же играли не комдивы и командармы, а штабы, оперативные отделы, разведотделы, куда также пришли выпускники вузов, студенты, десятиклассники… Закрывая тему, замечу, что и репрессированные партийные деятели не были людьми выдающимися — я читал их работы. Троцкий — болтун, и он, и Бухарин по сравнению со Сталиным были просто ничтожества. Недаром же крупнейшие западные политики говорили и писали в мемуарах, что Советскому Союзу повезло, что во главе его стоял такой человек. А ведь перед тем западная пропаганда долбила, что это какой-то низкорослый, рябой, сухорукий грузин с акцентом… А Наполеон-то какой был?
—
— Вот-вот! Кстати, в 1922 году, когда Сталин стал Генсеком, в стране было триста городов Троцк, больше сотни — Зиновьевсков, шестьдесят — Бухаринсков и ни одного Сталинска! Поверьте, Сталин и пальцем не шевельнул, чтобы был сталинский культ! Это было уже историческое явление… Думаю, что если бы не было 1937 года, то в 1941-м, через два-три месяца, война закончилась бы для нас поражением. Тут опять-таки не нужны никакие тайные документы. Все, что нужно для научного социологического понимания, лежит на поверхности.
—