Утаенные страницы советской истории. Том 2

Как я сказал, я выполнял обязанности «штурманского ученика», а потому нес вахту как вахтенный матрос. Так как в океане пароход шел на автопилоте, то я просто вел наблюдение. Но в один прекрасный день капитан вдруг говорит:

— Ты ведь штурманский ученик?

— Да!

— Ну, так давай и учись! Океан спокойный, поэтому легко научиться.

И снимает управление с автопилота:

— Вот, курс 120 градусов. Держи!

Беру — а там же электрический руль, и он начинает двигаться. Беру вправо. Корабль у нас — 150 метров, причем забит только четвертый трюм, а так фактически идем в балласте... То есть управляемость хуже. Смотрю — он у меня продолжает валиться! Я опять направо — он останавливается. Только остановился, я руль поставил прямо, но он все равно идет направо. Но уже с большим колебанием... Я — налево. Опять также! И вот пока я приспособился... Потом капитан мне показал: я на 20 градусов уходил в обычную погоду.

Но это был первый день, а на второй день стало уже нормальнее: я понял, потом мне и ребята сказали, что нажал немножко — останови, посмотри. Если он продолжает валиться — опять немножко нажми. Пока не остановится. И все. Но не пережимай! Уже потом, когда мы шли через штормовое Северное море и Балтику, я вел совершенно спокойно, даже на градус не отходил от курса...

Когда мы стали подходить к островам Кайкос, появился первый американский разведчик: двухмоторный самолет с баками на концах крыльев. Подходит с кормы, буквально чуть не цепляя за мачты, пролетает рядом с пароходом, затем, пройдя дальше, огибает пароход, и проходит над ним. В открытом люке сидит, привязанный ремнем, некто с киноаппаратом или фотоаппаратом, издали не видно, и снимает пароход, снимает осадку. Как я сказал, это был далеко не такой тяжелый груз, пароход шел как полупустой, это было видно. А так как пустой торговый пароход за границу не ходит, то значит, там что-то непонятное...

Стали появляться американские военные корабли, которые издали сигналили: «Остановитесь, сообщите свои позывные, кто вы и куда идете?» Но мы шли, не обращая на них внимания.

Когда мы подошли к Сантьяго, то встали на рейде и дали портовым властям сигнал, что мы находимся возле них — пришлите лоцмана. Вскоре подходит лоцманский катер, оттуда здоровенный детина в «бобочке» и брюках орет: «Какого хрена вы сюда пришли? Чего вам здесь надо?» — «Кто ты такой?» — отвечает наш подполковник. «Я — представитель Генерального штаба! Давайте уходите отсюда!» — «А ну, давай иди сюда — узнаем, кто ты такой на самом деле!»

Спустили штормтрап, он поднялся. Подполковник говорит: «Документы!» — «Какие документы, у меня никаких документов нет!» — «А откуда я знаю, что ты не американец? Вот сейчас я тебя посажу — и пойдем в Гавану!» — «Сажай! С удовольствием пойду в Гавану вместе с вами, на фиг мне тут сидеть!»

В конце концов, мы ему поверили, и он нам сказал идти выгружать танки в одну из бухт по южному берегу. Заходим в бухту, выгружаем танки — фактически, на голый берег, — и действительно, они своим ходом пошли куда надо, а мы последовали дальше, чтобы выгрузить вооружение и боеприпасы.

Заходим в Гаванский порт в самый тропический ливень. Поэтому мы никого не видим, и нас никто не видит. Мы заходим без лоцмана в бухту Гаваны и останавливаемся. Опять появляется такой же «кубинец», который орет: «Мотайте отсюда скорее, вам нельзя здесь оставаться, идите дальше в Мариель, там кубинская военная база, там будете!» Мы развернулись под этим диким дождем и отправились в Мариель, куда, кстати, привезли и часть танков.

Маленький совершенно городишко, там мы разгрузились. Начинаем выгружать ящики, кубинцы, которых тут же набежала целая куча — а это военный порт, огороженный, — открывают первый: пистолеты Макарова! Отпихивая друг друга, они начинают хватать эти пистолеты, запихивает каждый, куда может, все страшно довольны... Вскрывают следующий ящик — а там ТТ. Увидев ТТ, который намного больше и массивнее, они побросали «Макаровых» — кто обратно в ящики, кто за борт — и стали хватать эти ТТ. Они им очень понравились.

Порядка у них вообще не было. Вот, стоит возле трапа их часовой с карабином. Форма американская, белая каска опущена чуть ли не на глаза, изнывает от жары. Подъезжает какой-то грузовик, останавливается, шофер уходит — часовой забирается под грузовик и дрыхнет, ему плевать на все.

Никто из кубинцев ни по-русски, ни по-английски не говорил. На меня нашла какая-то стихия, и буквально через два-три дня я уже с ними объяснялся, что куда и что надо делать. Так как у меня была модная тогда стрижка «ежиком», они меня так и прозвали, делая ладонью выразительный жест над головой: «А где этот?» — и жест. Покоя мне не было ни днем, ни ночью.

Удалось выйти в город — мальчишки бежали толпой, клянчили сигареты. «Ты же маленький!» — говорю. В ответ: «Для сестры, для мамы!» Увидел большой плакат — красный фон, черные фигуры: кубинский революционер в берете, с автоматом, а за ним — русский солдат, тоже с автоматом и в ушанке, протягивает руку: «Стойте, мистер Кеннеди! Куба не одинока!»