Никита слушал, раскрыв рот, и думал, что там, наверху, в их родном мире тихо спит четырнадцатилетний мальчишка, не подозревая, что проснется с опытом семидесятилетнего старца… Конечно, если им удастся вынырнуть. И каково же ему будет жить? Ходить в школу, слушать учительницу, что по своему мироощущению годится ему во внучки… А родители?.. А если Денис, чего доброго, помрет здесь от старости? От чего тогда не проснется его молодое тело?
Никита кашлянул, избавляясь от наваждения. Однако хватит этих теоретических размышлений. Жизнь выдвигает свои сугубо прикладные условия. И в этих условиях предстоит двигаться дальше.
– Знаешь – сказал Никита, – ты, конечно, прав. Убивая человека, ты рождаешь где-то катастрофу вселенского масштаба. Но я без тени сомнения сверну шею подонку. Потому что в ответе за несколько близких мне Вселенных, тех, которыми я дорожу больше всего…
– Человек – это высшая ценность, – не слушая его, прошептал старик.
– Денис! – стараясь поймать взгляд собеседника, произнес Никита. – Денис, послушай меня! Нам надо держаться друг друга! Ведь мы делаем одно дело! Мы из одного мира! Мы должны выбраться отсюда! Там, в нашем мире, ты молод и голова у тебя свежа! Ты сможешь всем доказать собственную правоту! Надо только придумать, как вынырнуть…
Старик усмехнулся и покачал головой:
– Ник, неужели ты не понимаешь? Вселенная внутри меня тоже имеет свой жизненный цикл. И он подходит к концу… Даже если все получится, и я вновь стану с виду четырнадцатилетним пацаном, в душе я буду уже почти мертвым…
Никита вдруг разозлился. Он соскочил со своей шаткой табуретки, от чего та с грохотом упала на металлическую решетку.
– Да что ты несешь! – с какой-то даже обидой воскликнул Никита. – Да какое право ты имеешь так говорить! Ты, только ты и никто другой, отвечаешь за собственную Вселенную! Ты являешься для нее всем – и Творцом, и богом – кем угодно! Единственное, кем ты не можешь быть – это ее палачом! Вспомни, о чем ты говорил минуту назад!
Денис ничего не ответил, только устало склонил голову и закрыл глаза. Видимо, он и впрямь очень устал.
– Ладно, – примирительно сказал Никита. – Если ты не можешь мне помочь, я что-нибудь придумаю сам. Сам… Что-нибудь…
Никита принялся думать. Надо признаться, получалось не очень здорово. Все возможные варианты противоборства с пиратами выглядели смехотворно. Даже если удастся уговорить старика, да еще подключить Копателя, все равно их силы – просто пшик, почти ноль, по сравнению с пиратской мощью. Ведь нельзя забывать и об интеллектуальном превосходстве кэпа и Доктора, который дает им этот экстракт. Их бунт будет выглядеть просто-напросто детским непослушанием. За которое как минимум могут поставить в угол…
Никита готов был заплакать от отчаяния. Он, словно в трансе, раскачивался на своей табуретке, глядя сквозь решетку вниз, где безмолвно колыхалась жуткая человеческая масса…
И у Никиты возникла мысль. Он вскочил, перегнулся через перила, охватывая взглядом видимое пространство уровня. Насколько хватал глаз, оно было покрыто уныло стоящим «отработанным материалом».
Вот она, сила! Безмолвная, безропотная сила, которая двинется в том направлении, куда укажет хозяин. Но как заставить эту силу сдвинуться с места? У него нет ни этих чипов, ни управляющих компьютеров…
– Денис, а как ты управляешься с этой массой… хм… материала? Их ведь надо кормить, в туалет водить, в конце концов…
– У большинства сохранились простейшие рефлексы. В основном – на слово «еда», – нехотя ответил старик. – Другие просто не выживают. Погоди… Что ты задумал?
Но Никита уже не слушал Дениса. Он возбужденно ходил по галерее, оглядывая свою потенциальную армию. Конечно, ему очень жалко этих людей… Но ведь они уже почти что и не люди? Чем грозящая им рабская участь лучше опасности погибнуть в бою за свободу?
Хотя… Имеет ли он право решать за них?
А разве не так происходит везде и всегда – когда за тех, кто не в состоянии принять собственное решение, решают другие?! И чем он хуже тех же пиратов? По крайней мере цели у него не в пример благороднее…
Впрочем, не моральные проблемы сейчас основные. Гораздо важнее – подчинить своей воле эту бездумную массу.
Никита быстро сбежал вниз по лестнице.
– Стой, куда?! Что ты хочешь сделать? – слабым голосом прокричал старик.
Никита не слушал. Он подошел к ближайшей фигуре – невысокому пухловатому человеку средних лет, некогда довольно респектабельно одетому. Никита слегка наклонился, чтобы быть вровень с ним и негромко сказал тому в ухо:
– Еда…
И немедленно зашипел от боли: пухлые руки мгновенно, словно захлопнувшийся капкан, сомкнулись вокруг его головы, ухватившись за уши. И стали подтаскивать ближе – к разинутому, исходящему слюной рту. Никита закрутился на месте и довольно быстро вырвался – руки «отработанного материала» оказались не так сильны. Однако сердце испуганно колотилось, потревоженные уши горели огнем.
Сверху раздался старческий смех, перешедший в надсадный кашель.