— Незаконный-с. Селезень часто в мое отсутствие заходил, так вот-с, полагаю…
— Лопни твои бесстыжие глаза! — заголосила Курица: обида вернула ей голос. — Да не верьте ему, адюльтернику, шерамыжнику — он и сам в молодости пла-ва-л. Сам говорил.
— Что такое? — покраснел Индюк.
— Врал-с! — воскликнул Петр Петрович. — Чистосердечно каюсь, врал-с, похвастать хотел. Вы не беспокойтесь, ваше превосходительство, подбородочек-то ваш не тревожьте — я ему, Ваське, покажу.
— Хорошо, — величаво согласился г. Индюк. — Я вам его пришлю, а уж вы…
— Уж я-с, хе-хе-хе… Не беспокойтесь, ваше превосходительство.
— Хе-хе-хе! так уж вы…
— Хе-хе-хе. Ножку, ножку о порог не ушибите.
Так вот как в действительности произошла история, давшая повод к стольким искажениям и клеветническим нападкам на Курицу.
Дальнейшие события передаются в общих чертах правильно, но и здесь нужно внести некоторые поправки.
Так, умерла Курица не на десятый день, а на третий; Васька при ее последних минутах не присутствовал, так как был заперт в чулан.
Совершенная, далее, неправда, будто Петр Петрович покаялся в своем малодушии и демонстративно, перед глазами самого Индюка, плавал в луже имеете с Васькой.
В действительности он немедленно поступил в общество любителей национального адюльтера и недавно был избран в его председатели.
Последний раз я видел его на масленице в Художественно-Общедоступном театре, на представлении «Трех сестер». Он был крайне потрясен пьесой и, по его словам, даже плакал, чему можно поверить, приняв во внимание его недостаточно трезвое состояние, а также достоинства самой пьесы.