Утерянная брошь

– Дык я не токмо возле дома, но и в квартиру евонную нос сунул, – с победным видом сообщил Шнырь и под недоуменным взглядом Чарова пустился в объяснения. – Нечаев, ушедши был, а квартиру на ключ не запер, хотя завсегда дверь открытой не оставляет. Вестимо, торопился больно. Ну, я дворнику сказал зреть учителя и, как он возвертаться зачнет, дать знак мне. Опосля чего в квартиру евонную и зашел.

– Ну и…?!

– Ежели на предмет книг, кои я у него видал, великие сумнения имею, что оный господин службу свою исправлять как должно соизволит. В возмутители общественного спокойствия, вот куда он метит.

– Отчего так полагаешь?

– Сочинения господ Прудона, Бакунина и висельника Чернышевского его ум занимают, а вовсе не преподавание Закона Божия деткам малым. Особливо меня в сумнение ввел открыто лежавший на столе у него в кабинете запрещенный роман «Что делать?», изданный отдельной книжкой опосля того, как тома «Современника», в коих роман тот поносный печатали, полиция конфисковала, – неподдельное возмущение клокотало в нем.

– Преступник Чернышевский в Александровском заводе каторгу отбывает, а его богомерзкий пасквиль в столицах умы молодежи смущает, – поддержал Шныря судебный следователь. – Однако ж в запрещенной литературе, как я посмотрю, ты толк понимаешь и судишь весьма изрядно!

– Засиделся я в филерах, ваше высокоблагородие. Желаю в секретные агенты выйти, посему учусь, когда время позволяет. Грамоте, бог дал, обучился, а книги надобные мне господин Мерзликин дает.

– Молодец! Всей душой одобряю, – в восхищении воскликнул Чаров.

«А Нечаев, значит, на повышение пошел, – вспомнив последний тет-а-тет с Шуваловым, протянул Сергей и отпустил Шныря в довольно смятенных чувствах.

Информация филера изменила направление мыслей судебного следователя. «Коли он читает „Что делать?“ в отдельном томе, стало быть, получил его из заграницы». Чаров знал, что роман Чернышевского печатали русские эмигранты в Женеве, а затем по нелегальным каналам тираж доставлялся в империю. «Или у Нечаева установились контакты с женевскими пропагандистами, а может и самим Герценом, или он приобрел роман у здешних нигилистов. Впрочем, не это главное. Важно, что он сей момент делает, а возможная его переписка с Герценом… – скривился судебный следователь. – Оный субъект едва ли интересен белоперчаточному гуру, хотя у Герцена ноне невеликий выбор информаторов, чай, и Нечаев сгодится», – каламбур позабавил Чарова, и довольная ухмылка расплылась на его лице.

Глава 9. Треволнения оценщика

Появившись в суде после обеда, Сергей засел за скопившимися бумагами и не разгибал спины до самого вечера. Дома его обрадовал слуга Прохор, объявив с таинственной миной, что его ожидает посетитель по секретному делу особой важности.

– Ба-а-а! А вот и пропавший Трегубов объявился! – пробежав глазами записку, кою протянул городовой, радостно воскликнул судебный следователь. – Стало быть, в трактир тебя приглашает господин оценщик.

– Чему быть, того не миновать. Порфирьевича очередь наступила, выше высокоблагородие, – неловко переминаясь с ноги на ногу, молвил служивый.

– Вот что, Филимон, – изволил обратиться к гостю по имени Чаров, когда они прошли в кабинет. – Да ты не стой, чай, находился уже, – усаживаясь на диван, кивнул на стул коллежский асессор. – Про весточку, тобою от него полученную, покамест никому, – приложил он к губам палец. – Даже братцу своему околоточному, не говоря уже об участковом начальстве.

– Нешто я не разумею, ваше высокоблагородие. Дело-то наиделикатнейшее, – имея в виду обстоятельства утери броши и втайне надеясь на благодарность судебного следователя, а если бог даст, то и повышение по службе, с ревностным воодушевлением провозгласил Филимон.

– Превосходно, что разумеешь. А теперь слушай меня внимательно, – напустив на лицо прокурорской значительности, Чаров приступил к объяснению предстоящей диспозиции.

После ухода вдохновленного целковым городового, который тот получил, по уверению Сергея, исключительно на представительские расходы, он отужинал чем бог послал и отправился спать, ибо важная работа предстояла с утра.

В тот день, когда он посещал в ломбарде Трегубова и выпытывал у того правду о сданной Князем броши, Порфирьич потерял сон и покой. Сопоставив вопросы следователя с рассказом подвыпившего Филимона, оценщик понял, что вляпался в дурную историю, и решил найти Журавского. Расспросив кое-кого из своих постоянных клиентов, он узнал о насильственной смерти Князя и не на шутку перепугался. Перспектива разделить его участь не входила в планы Трегубова, и, сказавшись больным для ломбардного начальства, он подался в бега. Когда же подошло время дружеской посиделки с Филимоном, первая паника улеглась, и он подумал, что манкировать свиданием с чином полиции, да еще в свою очередь угощать, будет некрасиво.