Утерянная Книга В.

Ви поворачивается к зеркалу одной щекой, потом другой – смотрит, ровно ли легла пудра. В мыслях она начала писать ответ Розмари, но, кроме рассказа о своих обычных делах (вечеринка-другая, книга, которую она читает, уход от ответа на вопросы Розмари по части беременности), Ви не знает, о чем говорить. Если упомянуть крест, стоит ли посочувствовать? Уместно ли? Вдруг Розмари не хочет, чтобы Ви касалась этой темы? Или (Ви наклоняется к зеркалу и подводит глаза) Розмари, наоборот, неловко беспокоить подругу, но втайне она надеется, что Ви расспросит ее о рассказанном? То есть почти обо всем – как Розмари сразу сообразила, что делать? Дети видели, как она тушила крест? Что она сказала им после? И что сказала мужу, когда тот пришел домой? Долго ли крест горел? Успел ли обуглиться? Как считает Розмари, поджигатели хотели навредить им или только напугать?.. Однако навязывать эту тему не очень-то умно.

Ви откладывает в сторону карандаш для глаз и берется за тушь, не глядя на часы. Если посмотреть, начнут дрожать руки. Хочется закурить сигаретку, но она довольствуется еще капелькой бурбона, красит ресницы изнутри, как учила мама. Если и писать о кресте, то просто выразить возмущение. Но Ви опасается, что и это прозвучит фальшиво. Во-первых, Розмари, кажется, не очень-то расстроена («Не подливай масла в огонь», – говорила мать Ви. Учитывая обстоятельства, звучит крамольно, но верно). А во-вторых, на самом-то деле Ви не возмущена. Ведь ничего чудовищного не произошло, и Ви вовсе не шокирована. Да и Розмари наверняка не сильно удивлена. Она далеко не наивная простушка и знала, на что шла, согласившись стать женой еврея. Ви видела Филиппа дважды, и хотя Розмари была права, когда говорила, что он «современных взглядов» и не производит впечатления «религиозного», внешность выдает в нем иноземца. Ви восхищается смелостью Розмари: та всегда делала что хотела. У самой Ви ее скромные попытки неповиновения – таблетки, женская группа, споры с Алексом – вызывают неизбывное чувство вины и страх. Она не настолько смелая, чтобы пойти против собственной семьи, и стойкая – чтобы жить как отверженная, не говоря об ужасах вроде горящих крестов. Ви подкрашивает верхнюю губу и думает, какая же Розмари храбрая. И все же не исключено, что ее замужество было ошибкой.

Макияж закончен. Ви поднимает брови, потом широко улыбается – улыбка естественная? – смотрит на ногти, поправляет ожерелье. Непроизвольные маленькие детали, совершенно привычные для нее, все равно что моргать. Они – олицетворение вечной женственности. Ви сушит волосы, вынимает шпильки, брызгает лаком и слегка прижимает, чтобы прическа не была слишком пышной. Берет в руки флакончик духов, палец на распылителе, и тут входит Алекс:

– Готова?

На лбу у него блестит пот, на щеках проступила щетина. Опять боится, думает Ви. Зато как хорош собой. По-настоящему красивый мужчина, знает, как носить костюм, и брюки на нем не болтаются, а руки – сильные, на них выделяются вены. Ви крепко целует мужа, поворачивается, и он застегивает молнию у нее на спине. Оба молчат, и молчание вызывает у Ви ощущение счастья, потому что, в конце концов, в этом и суть. Ведь так? Они и дальше будут устраивать вечеринки. И заниматься сексом, пьяные и чуть безумные, но только с презервативом. Может, Алекс еще раз привяжет ее к кровати, как делал пару раз. И тогда Ви получит удовольствие даже без его ласк. Невероятно… А утром дом приведут в порядок, и они сядут завтракать в обеденном уголке на кухне и читать газеты за кофе с мармеладными тостами.

Алекс заставляет ее повернуться перед ним. Кивает, довольный. Показывает на расстегнутые пуговицы на вороте ее платья:

– Застегнись.

– Мне так больше нравится.

– Мне тоже, – отвечает он. Кладет руки ей на грудь, сжимает. – Застегнись.

Ви отворачивается к зеркалу.

– Уйди.

Муж у нее за спиной забирает пустой стакан, улыбаясь. Думает, что Ви шутит или кокетничает, и на мгновение она успевает засомневаться – может, и правда шутит. Хочется, чтобы так и было, хочется вернуться к мимолетному ощущению счастья. Какая мелочь – пуговицы. Сказать бы это вслух и добавить, что так лучше видно ожерелье – его подарок. Но Ви встречает взгляд Алекса и понимает, что он серьезен. Он хочет, чтобы она выглядела невинно. Хочет растлевать ее снова и снова, и чтобы каждый раз был как впервые.

– Спускайся через пять минут, – говорит он. – И застегнись.

Ви застегивает пуговицы. От бурбона жжет в животе. Она смотрится в зеркало, чувствуя себя кусочком льда в шейкере. «Идеально выглядишь», – сказала бы ее мать. Ви и сама это видит, она миловидна и прекрасно одета, тем не менее это не помогает справиться с гневом, и вот Ви уже судорожно роется в ящике для белья, охваченная абсурдным страхом: а вдруг украли?