Утерянные победы

После моего доклада, выслушанного Гитлером совершенно спокойно, разгорелся многочасовой спор по вопросу о Донецком бассейне. Во время второй части нашей беседы, когда я говорил с Гитлером один на один об общих вопросах руководства, он также все время возвращался к этой проблеме. Как я мог позже установить и в других подобных случаях, он избегал говорить по существу о выдвигаемых мною оперативных вопросах. Он не пытался выставить даже другой, лучший план или опровергнуть мои оперативные аргументы или выводы. Он не оспаривал того, что обстановка может сложиться именно так, как я это предвидел. Все вопросы, которые непосредственно не касались создавшегося острого военного положения, он рассматривал как гипотезы, которые, может быть, осуществятся, а может быть, и нет. На самом же деле все оперативные соображения, в конце концов, основываются, особенно в том случае, когда стратегическая инициатива находится не в наших руках, а в руках противника, на предположениях и гипотезах о том, каковы будут, по всей видимости, действия противника. Заранее нельзя доказать, что события будут развиваться так или по-иному. Но только тот военачальник может рассчитывать на успех, который способен предвидеть. Он должен стараться, по крайней мере, проникнуть за завесу, которая скрывает будущие действия противника, и правильно оценивать возможности, открывающиеся для собственных действий и действий противника. Чем больше масштаб руководства, тем дальше, естественно, надо смотреть вперед. Чем больше занимаемый район, чем крупнее соединения, которые надо передвигать, тем больше требуется времени для выполнения принятого решения. У Гитлера не было способности предвидеть далеко, по крайней мере, в оперативной области. Может быть, он не хотел признавать результаты, если они не соответствовали его желаниям, но так как он не мог их опровергнуть, то по возможности их обходил.

Так и в этом случае. Он брал аргументы преимущественно из других областей. Сначала он высказал свое, конечно, отрицательное отношение к тому, чтобы добровольно отдавать области, завоеванные нами ценой больших жертв, поскольку, как он полагал, не было еще доказательств того, что нельзя обойтись без этого добровольного отказа. Всякому солдату этот аргумент понятен. Мне как раз по моему характеру было особенно трудно доказывать Гитлеру тогда и неоднократно позже необходимость оставления занятых нами ранее районов. Для меня было бы, конечно, приятнее предлагать многообещающие планы наступления вместо ставшего неизбежным отступления. Но старый опыт учит, что если в войне хотят сохранить все, то не сохранят ничего.

Другой аргумент Гитлера, который он все время мне повторял, сводился к тому, что сокращение фронта, которое я предлагал для высвобождения сил, в такой же степени высвободит и силы противника, которые он затем бросит на чашу весов на решающем участке. И это был, безусловно, правильный аргумент. Но в этом случае дело решает то обстоятельство, кто из обоих противников при таких перемещениях сил первым использует этот фактор, кто, следовательно, путем своевременных действий воспользуется возможностью взять инициативу на решающем участке в свои руки и будет затем в результате этого диктовать опоздавшему противнику свою волю, даже если противник в целом и сильнее его. К тому же в случае попытки удержать дугу Дон – Донец слишком растянутая ширина фронта ликвидировала бы то преимущество, которое имеет оборона, требующая меньше сил сравнительно с наступлением. Наступающий получает в таком случае возможность прорвать растянутый фронт в любом месте сравнительно небольшими силами и без больших потерь. Так как у обороняющихся нет резервов, то противник может полностью разбить их.