Утерянные победы

Вечером я остановился в замке Серран, расположенном недалеко от Шалонна. Это было огромное роскошное здание, окаймленное мощными башнями и подковой окружавшее парадный двор. Вокруг замка был устроен ров. Замок принадлежал герцогу Тремуй, принцу Тарентскому. Это одно из самых видных имен старой Франции. Последний титул герцоги унаследовали около 1500 лет назад, породнившись с фамилией Анжу в Неаполе. Но им не удалось там попасть на трон, которым завладел Фердинанд. Один из членов семьи Тремуй вместе с Байаром были единственными лицами, имевшими титул рыцаря «без страха и упрека». В замке хранилось, особенно в чудесной библиотеке, много исторических документов еще тех времен, когда его владельцы были сторонниками Стюартов. Весь нижний этаж был, однако, недоступен, так как здесь была сложена, как и в других замках, мебель королевского дворца в Версале. Сам я поместился в одной из комнат в башне, на верхнем этаже, которая была устроена как салон для «grand lever» (церемония утреннего туалета королевы. – Прим, ред.), с великолепной кроватью под восьмиметровым балдахином. Рядом находилась роскошная комната для одевания с чудесным потолком в своде. Замок, отделанный с фасада белым камнем и имевший четыре огромные башни из серого камня, был расположен в огромном парке. Великолепная парадная лестница со сводчатым потолком в стиле ренессанса вела в залы первого этажа, чудесно украшенные картинами и гобеленами. Понятно, что здесь, как и во всех других местах, мы внимательно относились к чужой собственности и бережно с ней обращались.

Нам удалось к 22 июня переправить 6 и 27 дивизии на южный берег Луары. Передовые отряды продвинулись еще глубже. Много французских солдат сдавалось в плен.

23 июня мы получили известие о том, что за день до этого было подписано перемирие в Компьенском лесу. Кампания во Франции окончилась. В своем приказе по корпусу я поблагодарил подчиненные мне дивизии, которые «не защищал ни один танк и не везла ни одна машина», за их самопожертвование, геройство и успехи. Они смогли благодаря успешному наступлению организовать преследование на глубину 500 км, которое по праву носит название «маршбросок» к Луаре. «Колесо истории повернулось?!» Но от Компьена 1918 г. до Компьена 1940 г. лежал длинный путь. Куда он поведет нас дальше?

Глава 7. Между двумя кампаниями

День победы над Францией искупил для Германии черный день поражения 11 ноября 1918 г., зафиксированного в салон-вагоне маршала Фоша в Компьене. Теперь Франция должна была подписать свою капитуляцию в том же месте, в том же вагоне. 22 июня 1940 г. Гитлер достиг вершины своей славы. Франция, чья военная мощь с 1918 г. была угрозой для Германии, – как уже раньше восточные сателлиты Франции, перестала существовать как противник империи. Англия была изгнана с материка, хотя и не окончательно разбита. Хотя на востоке Советский Союз – теперь сосед немецкой империи – несмотря на Московский договор, представлял скрытую опасность, вряд ли можно было предполагать, что он в связи с германскими победами над Польшей и Францией собирался начать агрессию в ближайшее время. Если Кремль в то время и намеревался использовать то, что Германия была связана на западе, для расширения своей экспансии, то для таких действий он, видимо, упустил момент. Очевидно, и в Москве не рассчитывали на такие быстрые и полные победы немецкой армии над союзными армиями западных держав.

Если немецкая армия достигла таких успехов в Польше и Франции, то это объяснялось не тем, что ее командование готовило реванш с первых дней после Компьена. Вопреки всем утверждениям враждебной нам пропаганды, совершенно ясно, – если здраво оценивать опасность, которая могла угрожать империи в случае войны, – что немецкий Генеральный Штаб в период между 1918 и 1939 годами не преследовал цель развязать агрессивную или реваншистскую войну, а стремился к обеспечению безопасности государства. Правда, военное командование отдало себя, в конце концов, в распоряжение Гитлера после его ошеломляющих политических успехов. Можно также сказать, что оно признало примат политики, политики, которой оно не одобряло и которую оно могло – если такая возможность вообще существовала – предотвратить только с помощью государственного переворота.