Читаем Утерянные победы полностью

Последнее подтверждается и другими немецкими военачальниками. Гейнц Гудериан сетует на то, что «Гитлер был не в состоянии терпеть близко около себя такую способную военную личность, как Манштейн. Оба были слишком разными натурами: с одной стороны, – своевольный Гитлер со своим военным дилетантством и неукротимой фантазией, с другой – Манштейн со своими выдающимися военными способностями и с закалкой, полученной германском генеральном штабе, трезвыми и хладнокровными суждениями – наш самый лучший оперативный ум"[8].

Как и некоторые другие представители германского верховного командования, сменившие после войны поля сражений на тюремную камеру, а фельдмаршальский жезл на перо мемуариста[9], Манштейн подчеркивает, что его книга представляет собой записки солдата, который чужд политике и сознательно отказался от рассмотрения политических проблем и событий, не связанных непосредственно с боевыми действиями[10]. Он с возмущением, вряд ли вполне искренним, пишет о полученном в войсках приказе ОКБ, предписывавшем немедленный расстрел всех попавших в плен комиссаров Красной Армии как носителей большевистской идеологии («приказ о комиссарах»).

В то же время нельзя не согласиться с мнением немецкого историка М. Мессершмидта о том, что «эта война в меньшей степени, чем любая другая, была только делом солдат, и поэтому из нее нельзя вывести для них какую-то профессиональную традицию"[11]. В приказе того же Манштейна, подписанном им в ноябре 1941 г., говорилось: «Европейско-большевистская система должна быть искоренена раз и навсегда. Она никогда больше не должна вторгаться в наше европейское жизненное пространство. Перед немецким солдатом поэтому стоит задача не только разгромить военную мощь этой системы. Он выступает еще и как носитель народной идеи и мститель за все те зверства, которые были причинены ему и немецкому народу... Солдат обязан уяснить себе необходимость искупления евреев, духовных носителей большевистского террора. Это искупление необходимо также и для того, чтобы задушить в зародыше все попытки восстаний, которые в большинстве случаев инспирированы евреями[12].

Несмотря на трения с Гитлером, последний неоднократно направляет Манштейна на наиболее ответственные участки фронта. Он разрабатывает план наступления немецких танков через Арденны в 1940 году, осуществление которого привело к быстрому разгрому англо-французских войск на континенте, командовал 2 армией при захвате Крыма и осаде Севастополя, с ноября 1942 по февраль 1943 г. во главе группы армий «Дон» руководил не увенчавшейся успехом операцией по деблокаде окруженной под Сталинградом группировки Паулюса.

Говоря об «утерянных победах», Манштейн фактически возлагает вину за поражения на фюрера, интуиция которого не могла компенсировать недостаток основанных на опыте военных знаний. «У меня никогда не создавалось чувства, – пишет он, – что судьба армии глубоко трогает его (Гитлера – Авт.). Потери были для него лишь цифрами, свидетельствовавшими об уменьшении боеспособности... Кто мог предположить, что ради названия «Сталинград» он примирится с потерей целой армии». Достается и союзникам, в первую очередь англичанам, за их «непреклонную ненависть к Гитлеру и его режиму», заслонившую от них более серьезную опасность в лице Советского Союза, преданного идее мировой революции.

Впрочем, каждый мемуарист имеет право на соответствующую трактовку описываемых им событий. Вряд ли можно требовать от Манштейна смотреть на них глазами противников Германии.

Помимо подробного рассказа о военных действиях, книга содержит много интересных наблюдений, метких характеристик, касающихся как руководителей нацистского государства, так и людей из непосредственного окружения Манштейна: от легкой иронии по поводу страсти фельдмаршала фон Рундштедта к чтению детективных романов, тщетно скрываемой им от своих подчиненных, до язвительных замечаний в адрес Геринга, чей расфуфыренный вид стал «притчей во языцех».

Несомненно одно, каких бы взглядов ни придерживался читатель, он не сможет не оценить блестящий литературный язык автора, весьма далекий от сухого стиля военных донесений. Возможно, это станет в конечном итоге единственной «победой», которую Манштейну удалось одержать в России.

Е. А. Паламарчук,

кандидат исторических наук, доцент

От западногерманского издательства

Перейти на страницу:

Все книги серии След в истории

Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого
Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Прошло более полувека после окончания второй мировой войны, а интерес к ее событиям и действующим лицам не угасает. Прошлое продолжает волновать, и это верный признак того, что усвоены далеко не все уроки, преподанные историей.Представленное здесь описание жизни Йозефа Геббельса, второго по значению (после Гитлера) деятеля нацистского государства, проливает новый свет на известные исторические события и помогает лучше понять смысл поступков современных политиков и методы работы современных средств массовой информации. Многие журналисты и политики, не считающие возможным использование духовного наследия Геббельса, тем не менее высоко ценят его ораторское мастерство и умение манипулировать настроением «толпы», охотно используют его «открытия» и приемы в обращении с массами, описанные в этой книге.

Генрих Френкель , Е. Брамштедте , Р. Манвелл

Биографии и Мемуары / История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Мария-Антуанетта
Мария-Антуанетта

Жизнь французских королей, в частности Людовика XVI и его супруги Марии-Антуанетты, достаточно полно и интересно изложена в увлекательнейших романах А. Дюма «Ожерелье королевы», «Графиня де Шарни» и «Шевалье де Мезон-Руж».Но это художественные произведения, и история предстает в них тем самым знаменитым «гвоздем», на который господин А. Дюма-отец вешал свою шляпу.Предлагаемый читателю документальный очерк принадлежит перу Эвелин Левер, французскому специалисту по истории конца XVIII века, и в частности — Революции.Для достоверного изображения реалий французского двора того времени, характеров тех или иных персонажей автор исследовала огромное количество документов — протоколов заседаний Конвента, публикаций из газет, хроник, переписку дипломатическую и личную.Живой образ женщины, вызвавшей неоднозначные суждения у французского народа, аристократов, даже собственного окружения, предстает перед нами под пером Эвелин Левер.

Эвелин Левер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное