Утерянный Горизонт

"Чуть больше чем с неохотой -- не протестовала, однако мы знали, что некоторое время у нее были проблемы. Проишествие, конечно, не из обычных -перехватить юную девушку на пути к свадьбе...Мы все очень переживали за то, чтобы она была здесь счастлива." Чанг ласково улыбнулся. "Боюсь, волнения любви не представляют легкой капитуляции, однако первых пяти лет оказалось достаточно для той цели которой они предназначены."

"Я полагаю, она была глубоко привязана к человеку за которого должна была выйти замуж?"

"Вряд ли, мой дорогой господин, так как она никогда не видела его. Это была древняя традиция, знаете ли. Волнения ее привязанностей были совершенно безличны."

Кануэй кивнул и с легкой нежностью подумал о Лао-Тзен. Он нарисовал ее такой, какой он могла быть полстолетия назад, словно статуэтка в своем декорированном кресле, и носильщики с трудом переносят ее через плато, и глаза ее в поиске развеянных ветрами горизонтов, таких суровых после садов и бассейнов лотоса на Востоке. "Бедный ребенок!" сказал он, представляя как такое изящество могло годами находиться в плену. Знание ее прошлого скорее усилило чем уменьшило его удовлетворение с недвижимостью и молчанием девушки; она была словно прекрасная холодная ваза, аскетическое сбережение ускользнувшего луча.

Он был также удовлетворен, пусть и менее эстетически, когда Бриак заговорил с ним о Шопене, и блестяще сыграл знакомые мелодии. Выяснилось, что француз знал несколько композиций Шопена которые никогда не были опубликованы, и потому как он всех их имел в записи, Кануэй посвящал приятные часы заучивая их сам. Он находил определенную пикантность размышляя что ни Корто ни Пэчмэнну так не повезло. Да и воспоминания Бриака на том не заканчивались; память его постоянно освежала каким-нибудь крохотным обрывком мелодии, которую композитор выбросил или использовал для импровизации в каком-либо случае; и как только они приходили ему в голову, он тут же заносил их на бумагу, и некоторые были восхитительными фрагментами. "Бриак," объяснял Чанг, "долгое время не был в посвящении, и потому Вы должны простить его если он слишком много говорит о Шопене. Ламы, которые младше обычно поглощены прошлым; это необходимый шаг для предвидения будущего."

"Что есть, я так понимаю, забота старших?"

"Да. Высший из Лам, к примеру, почти полностью проводит свою жизнь в ясновидящей медитации."

Кануэй подумал мгновение и сказал: "Кстати сказать, когда по-Вашему, я должен снова его увидеть?"

"Без сомнения, к концу первых пяти лет, мой дорогой господин."

Но в своем уверенном пророчестве Чанг ошибался, потому как меньше чем через месяц после прибытия в Шангри-Ла Кануэй получил второй вызов в знойную верхнюю комнату. Чанг поведал ему, что Высший из Лам никогда не покидал своих аппартаментов и что жаркая атмосфера была необходима для его физического существования; и Кануэй, в этот раз подготовленный, был менее смущен переменой чем в прошлый раз. И действительно, сразу после того как он отдал свой поклон и был награжден тусклым ответным оживлением впалых глаз, дышалось ему легко. Он чувствовал сходство этих глаз с разумом скрывавшимся за ними, и не смотря на сознание того, что вторая беседа так скоро следующая после первой была беспрецидентной честью, совсем не нервничал и угнетен торжеством также не был. Возраст не являлся для него более волнующим фактором нежели чин или цвет кожи; он никогда не чувствовал что люди не могли ему нравиться лишь потому что были слишком юны или слишком стары. К Высшему из Лам он относился с самым искренним уважением, но не понимал почему их социальные отношения должны были стоять ниже светских.

Они обменялись обычными вежливостями, и Кануэй ответил на множество учтивых вопросов. Он сказал, что находил жизнь свою очень приятной и что успел сделать несколько знакомств.

"И Вы сохранили нашу тайну от троих Ваших спутников?"

"Да, до сегодняшнего момента. Временами это было неловко, но наверное, не до такой степени как было бы поведай я им."

"Как я и предполагал; Вы действовали так, как посчитали наилучшим. И неловкость, после всего временна. Чанг говорит мне, что на его взгляд, двое их них не принесут особых проблем."

"Я осмелюсь сказать, это так."

"А третий?"

Кануэй ответил: "Мэллинсон -- беспокойный юноша, он очень настроен вернуться."

"Вам он нравится?"

"Да, мне он очень нравится."

В этот момент были внесены чайные чаши, и между глотками душистой жидкости разговор стал менее серьезным. Это была удачная конвенция, которая давала возможность словестному течению приобрести оттенок почти легкомысленного аромата, и Кануэй был отзывчив. Когда Высший из Лам спросил его, не было ли ординарности в его пребывании в Шангри-Ла, и мог ли Западный мир предложить нечто подобное, он ответил с улыбкой: "О, да -- будучи весьма откровенным, он немного напоминает мне Оксфорд, где одно время я читал лекции. Здешний сценарий не настолько хорош, но предметы изучения настолько же непрактичны; и пусть старейший из преподавателей не настолько же стар, по возрасту они в чем-то имеют сходство."